Максим Жуковец - Ясныи день Страница 5

И я с большим усердием принялся высматривать на дороге очередную «жертву». «Жертва» долго не шла. Но вот я заметил, как из-за поворота, образованного песчаным серпантином и стеной густых зарослей деревьев, появились три фигуры. Три человека медленно брели, сокращая расстояние между собой и желающим подарить цветы.

«Что они скажут, когда я предложу им цветы?» — подумал я, позволив смущению овладеть рассудком. Я был смущён. Стеснение и что-то вроде робости сковывали меня и мои действия, заставляя волноваться.

Выбрав из букета три самых красивых цветка и зажав их между большим и указательным пальцами левой руки, я пошёл дальше, опустив глаза в землю.

«Смотреть не буду. Услышу шаги перед собой, вытяну руку с цветами вперед и скажу — это вам», — решил я, чтобы не стесняться.

Так я и шёл, не поднимая глаз. Вскоре послышались шаги. Мы сближались с идущими нам навстречу. Когда шарканье ног по грунту дороги совсем приблизилось, когда я увидел эти женские ноги, я сделал так, как решил. Я протянул руку с цветами, и, остановившись, но не глядя на тех, к кому обращался, сказал:

— Это вам.

Раздался звонкий лучистый смех. Я поднял голову и осмотрелся. Передо мной стояли три девушки. Чуть сбоку Лена умирала от счастливого смеха. У неё был очень заразительный смех. Мне самому стало смешно. Я спросил:

— Чего ты гогочешь?

— Как ты… — она покатывалась, не в силах ответить. — Максим… как смешно ты сделал.

— Да ну тебя, — сказал я ей, перестав смущаться и наполняясь счастьем, легко передающимся от этой девочки.

Я снова посмотрел на девушек. Они недоумённо улыбались, глядя то на меня, то на смеющуюся Лену.

— Ну что же вы не берёте? — спросил я.

— Это нам? — поинтересовалась одна из них.

— Вам, вам. Кому же ещё?

Они взяли цветы. Каждая прикоснулась к моей руке. Они поблагодарили меня и спросили:

— Почему вы дарите нам цветы, молодой человек?

— Потому что вы красивые.

Они заулыбались пуще прежнего.

— Потому что ты скоро будешь мамой, тётенька, — сказала Лена, подойдя к девушке, стоящей в центре встреченной троицы. Только после этих слов маленькой девочки я заметил, что девушка, к которой она обращалась, беременна. Лена дала ей ещё один цветок и сказала:

— Не выбрасывай его, пока не завянет, тётенька. И вы, тётеньки, тоже не выбрасывайте.

— Как тебя зовут, милая? — одна из девушек присела перед Леной, взяв её за плечи и тепло разглядывая её.

— Лена.

— Мы не выбросим, Лена. Ни за что не выбросим эти цветы. Правда, девчонки?

— Правда, — ответили её подруги.

Потом та, которая была беременна, еще раз тихо проговорила:

— Правда…

Мы двинулись дальше. Теперь наступила очередь Лены дарить цветы. Но она не думала об этом. Она беззаботно и вприпрыжку бежала, дотрагиваясь свободной рукой до листочков кустов, растущих возле обочины. Скорее всего, девочка даже не обратила внимания на показавшегося вдалеке человека. Он быстро приближался к нам. Он миновал Лену, но малышка не дала ему цветок. Он шёл навстречу мне.

«Как же так? — подумал я. — Она, наверное, забыла. Она, наверное, считает, что я должен…».

Я посмотрел на встречного. Его возраст не превышал пятидесяти лет. Он был одет в серый костюм с галстуком; на его пиджаке, возле нагрудного кармана, висел бридж с какой-то надписью — что-то вроде: «Федеральный судья… и т. д.». В руках он нёс чемоданчик… Его лицо имело типичные чиновничьи формы: стандартные лоснящиеся щёки, стандартный нос… И ещё. У него были стеклянные, неживые глаза.

Я видел, как Лена остановилась и обернулась. Она смотрела на цветок в моей руке, на то, как, не заметив подарка, мужчина зацепил эту руку, пройдя мимо. Цветок упал на землю. Мужчина же, почувствовав столкновение, остановился, обернулся и злобно уставился на меня.

— Ты чё, козёл, с травой на башке, — сказал он хриплым голосом, глядя на мой венок. — По роже захотел?

Ему показалось, что я толкнул его. Не зная, что ответить, я безмолвно стоял, сжимая букет в руке. У меня было слишком тёплое настроение, чтобы на грубость отзываться грубостью.

Видя, что я молча стерпел обидное слово, он, решив, что отомстил мне достаточно, сказал:

— Смотри по сторонам, когда по дороге идешь. А то можешь без головы остаться, придурок.

Сказав это, он продолжил свой путь. А я остался стоять, чувствуя, как хорошее настроение улетучивается секунда за секундой. В глубине души закипала злость. Мне всё больше и больше казалось, что этого так оставить нельзя. И я решил догнать обидчика. Я уже собрался было бежать за ним, как вдруг почувствовал уже знакомое дёрганье за майку. Я посмотрел вниз и увидел Лену. Она улыбнулась мне, потом, присев, подняла с земли упавший цветок и вложила его в мою руку.

— Не злись на него, пожалуйста, Максим. Лучше пожалей его, пожалуйста, — просила она, как-то странно произнося местоимения «него», «его»… Я тогда не обратил на это странное произношение особого внимания, потому что сама просьба меня удивила.

— Почему я должен его жалеть?

— Потому что он жалкий.

— Но почему, Леночка?

— Потому что он злой. Потому что у него глаза пустые.

— Ну и что же?

— Это значит, что он никого не любит. Он не любит лес. Он не любит небо и звёзды. И море не любит. И людей. У него нет любимых…

— За что же его жалеть, Леночка? За то, что он никого и ничего не любит?

— Да. Потому что его тоже никто не любит.

С самого начала этого разговора у меня уже была заготовлена для маленькой девочки обширная нравоучительная проповедь о злых людях и о том, что, если их жалеть, то они усядутся на голову, и о том, что добро должно быть с кулаками и еще много всего прочего. Но последняя её фраза, произнесённая с особой интонацией, с интонацией неописуемого участия, поразила меня. И я вдруг понял, как тяжело жить тому человеку, который недавно прошел мимо нас. Правда, чистая правда, что его никто не любит. Никто во всём белом свете. Потому что любить могут живые люди, в глазах которых ещё горит огонь, глаза которых не абсолютно пусты. Но живые люди избегают мертвецов, подобных этому человеку. Живым людям невыносимо с такими. И поэтому мертвецы одиноки. Абсолютно одиноки. Во всём белом свете одни.

Напрашивался ещё один вывод. Чем больше ты любишь, тем больше любят тебя, тем счастливее ты себя чувствуешь.

Я вспомнил слова: «Возлюби ближнего своего»… И поразился опять. В этих трёх словах, в трёх простых словах — великая формула счастья. Ближний — это тот, кто тебе дорог. Одни считают ближними свою семью, другие — семью и друзей, третьи — улицу, четвёртые — город. Есть такие, для которых дорог целый народ. Наверное, такие есть. Может есть и такие, для которых ближний — это любой человек. А может быть не только человек? А может быть вообще всё, что рядом? И возможно, что говоря: «Возлюби…», под словом «ближний», Он имел ввиду весь мир. Любить, самозабвенно любить весь мир — не это ли счастье? Ведь тогда весь мир будет самозабвенно любить тебя…