Сэбайн Бэринг-Гулл - Мертвый палец Страница 5

Как и куда она исчезла, я не знаю. В этот момент открылась дверь, и в комнату вошел Скуэр.

— Ну надо же! — весело воскликнул он. — Все-таки инфлюэнца?

— Не знаю… по-моему, снова тот палец.

— Знаете что? — сказал Скуэр. — Мне до черта надоели выходки этого паразита. Ну-ка, рассказывайте все по порядку.

Я был так слаб, так разбит, что едва смог собрать последние силы и поведать Скуэру о случившемся. Чтобы помочь мне, он стал задавать наводящие вопросы, выделяя основные моменты. Затем мысленно сложил их воедино — и получил полное представление обо всем, что произошло со мной за последнее время.

— Одна деталь, — сказал он, — сразу обращает на себя внимание. Сначала появился палец, затем рука, а потом все целое тело, призрачная фигура, соединенная с рукой, правда, без костей. И наконец, полная форма, материальное осязаемое тело с позвоночником и прочим. Но пока это желеобразная масса, у которой материальна только одна часть — палец. Что мы видим? Мы видим, что одновременно с процессом медленной материализации этого существа происходит ухудшение вашего здоровья, словно тварь вытягивает из вас жизненные силы. То, что теряете вы, она получает путем прямого контакта с вами. Это вам понятно?

— Возможно… не знаю. У меня нет сил, чтобы думать.

— Еще бы! Из вас вытянули саму способность мыслить. Ладно, за вас буду мыслить я. Энергия едина, и мы еще посмотрим, сумею ли я справиться с вашим гостем, как трамвайной компании удалось справиться с забастовщиками. Но это я так, к слову.

— Вы не могли бы подать мне стакан с лимонным соком? — жалобно попросил я.

Я сделал несколько глотков невероятно кислой жидкости, но лучше мне не стало. Я слушал Скуэра без всякой надежды. Мне хотелось одного: чтобы меня оставили в покое. Я устал от боли, устал от всего, даже от жизни. Мне было безразлично, поправлюсь я или умру.

— Скоро призрак вернется, — сказал инженер. — Как говорят французы, «l'appetit vient en mangeant».[1] Он навещал вас уже трижды, но этого ему не хватит — в отличие от вас. Думаю, что на этот раз он вас прикончит.

Мистер Скуэр потер подбородок и сунул руки в карманы брюк. Этому он тоже научился в Штатах — не слишком изысканная манера. Когда его руки не были чем-нибудь заняты, он непременно совал их в карманы брюк, словно их что-то туда притягивало. Дамы не любили мистера Скуэра и говорили, что он не джентльмен. Дело было не в том, что он говорил или делал что-то неприличное, — нет, просто в обществе дам он постоянно держал руки в карманах. Однажды я видел, как одна дама повернулась к нему спиной из-за этой его привычки.

Вот и сейчас, сунув руки в карманы, он внимательно разглядывал мою кровать.

— Старомодная и неудобная, — презрительно бросил он. — К тому же с балдахином. Зачем вам балдахин? Это очень нездорово.

Мне не хотелось вступать с ним в дискуссию. Лично мне нравится, когда у меня над головой висят тяжелые портьеры. На ночь я их не опускаю, но балдахин создает ощущение спокойствия и уединения. Если кровать стоит напротив окна, вам не надо вставать, чтобы задернуть шторы. К тому же вы укрыты от посторонних глаз. В пользу балдахинов можно сказать еще очень много, однако в тот момент это было неуместно.

Вытащив руки из карманов, мистер Скуэр стал производить какие-то манипуляции с электрическим проводом: закрепил один конец у меня над головой, протянул шнур по полу так, чтобы образовалась петля, а другой конец провода подсоединил к электрической кнопке и вложил ее мне в руку.

— Будьте внимательны, — сказал он, — спрячьте руку под одеяло. Если палец опять подберется к вам и начнет сверлить ребра, ткните в него этой штукой. Я буду стоять за занавеской и в нужный момент включу ток.

Он договорил и скрылся.

Не в силах думать ни о чем, кроме своего жалкого состояния, я даже не взглянул, где он спрятался. Я неподвижно лежал на кровати, закрыв глаза, с кнопкой в руке, страдал и осознавал только дикую боль в голове и спине, в паху и ногах.

Прошло какое-то время, прежде чем я почувствовал, что палец вновь взялся за мои ребра. На этот раз он не сверлил, а осторожно ощупывал. Теперь я чувствовал прикосновение руки, а не единственного пальца; рука была твердой, холодной и влажной. Не знаю откуда, но я знал как только кончик пальца окажется над моим сердцем, то есть подберется к левой стороне груди, рука накроет мое сердце и оно остановится, а я, говоря словами Скуэра, «откину копыта».

Чтобы спасти свою жизнь, я быстро вытащил из-под одеяла электрическую кнопку и прижал ее к руке призрака, вернее, к одному из его пальцев… Сразу раздался пронзительный, душераздирающий вопль. С усилием повернув голову, я увидел, что призрак — на этот раз уже не расплывчатая, а четкая фигура, — скрючившись от боли, тщетно пытается отдернуть руку, оторвать ее от электрического прибора.

В этот момент из-за занавески вышел Скуэр. Он коротко рассмеялся и сказал:

— Я так и думал. Он угодил в петлю, теперь никуда не денется. Давай, приятель, выкладывай, кто ты такой!

Последние слова он адресовал не мне, а призраку.

Скуэр попросил меня немного отодвинуть кнопку от руки призрака, или кто он там был, но приготовиться в любой момент пустить ее в ход. После чего он приступил к допросу моего гостя, который метался внутри петли, образованной проводом, но не мог вырваться. Призрак отвечал тонким писклявым голосом, доносившимся словно издалека, с жалобными нотками. Не стану пересказывать весь их разговор — я плохо его помню. Я был болен, и моя память страдала не меньше, чем мое тело. Но кое-что я запомнил. Вернее, эти слова мне потом пересказал Скуэр.

— Да, я неудачник. Мне никогда не везло. Все было против меня, весь мир. Общество. Ненавижу его, это общество. И работать я не хочу, потому что не люблю это занятие, никогда не любил. Мне нравится другое — разрушать то, что уже создано. Я ненавижу королевскую семью, общественные интересы, священников, ненавижу все, за исключением некоторых людей, причем исключительно безработных. Я всегда был таким. Я не мог найти работу по душе. Когда я умер, меня положили в дешевый гроб — самый дешевый, какой только был, — выкопали дешевую могилу, дешевый священник наскоро прочитал надо мной молитву, меня забросали землей и ушли, не поставив могильного камня. Ну и не надо! О, нас много таких, недовольных. Да, недовольных! Это превращается в страсть, проникает тебе в вены, наполняет мозг, стучится в сердце. Это как раковая опухоль, которая медленно пожирает человека, заставляя его ненавидеть все и всех. Но ничего, придет время, и мы получим свою долю счастья. Мы только того и ждем. Одни считают, что скоро на нас снизойдет благодать, тешат себя надеждой и хватаются за нее, как за последний спасительный якорь. Но если у тебя не осталось никаких надежд, если ты ни во что не веришь, можно поискать счастья здесь, в мире живых. Мы не нашли его при жизни, что ж, можно поискать после смерти. И мы это делаем, вставая из мерзких дешевых гробов. Но не раньше чем сгниет большая часть нашей плоти. Когда остается только пара пальцев, они могут выбраться на поверхность, поскольку дешевые гробы в земле быстро сгнивают. Сбежав из могилы, остаток плоти начинает потихоньку собирать все потерянные части тела. Потом мы начинаем следить за кем-нибудь из живых. За богачом, если находим способ к нему подобраться, или за честным работягой, если нет богачей. Кстати, честных бедных рабочих мы тоже ненавидим — ведь они, как правило, смиренны и счастливы. Подобравшись к человеку поближе, мы незаметно к нему прикасаемся и начинаем вытягивать из него жизненные силы, вбирая их в себя и восстанавливая свой облик. Что я и собирался сделать с этим вот, что лежит на кровати. Все шло как по маслу. Я почти стал человеком, у меня появился шанс на новую жизнь. Но я проиграл. Как всегда. Я вечно проигрываю. Теряю все, кроме несчастий и разочарований. Вот уж чего у меня предостаточно.