Питер Страуб - Дети Эдгара По Страница 5

Сидя в кабине своего фургона, он жалеет, что никак не может найти их — Мэнди и Ди Джея. Что не может сказать, как он виноват перед ними, и послать им денег. Он прижимает пальцы ко лбу, а мимо него едут машины, и в доме, у которого он остановился, какой-то старик выглядывает из окна — а вдруг Джин привёз ему посылку.

«Где же они?» — думает Джин. Он пытается представить себе город, дом, в котором они живут, но видит лишь пустоту. Уж конечно, Мэнди давно нашла бы его, из-под земли достала бы и потребовала алименты. Уж ей понравилось бы выставить его беглым папашей-неплательщиком, она бы адвокатов наняла, чтобы они распорядились его заработками.

И вдруг прямо там, на обочине дороги, его настигает мысль о том, что их нет в живых. Он вспоминает свою автокатастрофу под Де Мойном и думает, что, погибни он тогда, они бы никогда и не узнали. Он вспоминает, как очнулся в госпитале, и пожилая сиделка сказала: «Вам очень повезло, молодой человек. Вас вытащили с того света».

Может быть, они умерли, думает он. Мэнди и Ди Джей. Мысль эта бьет его наотмашь, потому что наверняка так оно и есть. Иначе почему они его до сих пор не нашли. Конечно.

Он не знает, что делать с этим чувством. Да, смешно, да, жалко, да, безумно, но именно сейчас, когда они с Карен так тревожатся за Фрэнки, страх полностью берёт над ним верх. Он приходит с работы домой, и Карен смотрит на него тяжёлым взглядом.

— Что случилось? — спрашивает она, и он пожимает плечами. — Ужасно выглядишь, — добавляет она.

— Ничего, — говорит он, но она не сводит с него недоверчивого взгляда. Качает головой.

— Сегодня я снова водила Фрэнки к врачу, — говорит она немного погодя, и Джин садится вместе с ней за стол, где разложены её учебники и бумаги.

— Наверное, ты думаешь, что я невротичка, — говорит она. — Может, я просто всё время имею дело с болезнями.

Джин трясёт головой.

— Нет, нет… — говорит он. У него пересыхает в горле. — Ты права. Лучше перестраховаться, чем потом жалеть.

— Угу, — отвечает она задумчиво. — Наверное, доктор Банерджи скоро меня возненавидит…

— Ну что ты, — отвечает Джин. — Как можно тебя ненавидеть. — Сделав над собой усилие, он нежно улыбается. Как полагается хорошему мужу, целует ей руку, запястье. — Попробуй не волноваться, — говорит он, хотя его нервы и дрожат. Фрэнки командует кем-то во дворе.

— С кем это он? — спрашивает Джин, но Карен не поворачивает головы.

— А, — отвечает она, — с Буббой, наверное.

Бубба — воображаемый друг Фрэнки.

Джин кивает. Он подходит к окну и смотрит наружу. Фрэнки в кого-то понарошку стреляет, сжав кулак и оттопырив большой и указательный пальцы наподобие дула пистолета.

— Вали его! Вали! — орёт Фрэнки и прыгает за дерево. Фрэнки нисколько не похож на Ди Джея, но, когда он высовывается из-за висячей листвы большой ивы, Джин чувствует лёгкую дрожь — словно что-то промелькнуло. Он стискивает зубы.

— Этот курс просто сводит меня с ума, — говорит Карен. — Стоит мне только прочитать о каком-нибудь тяжёлом случае, как я начинаю дёргаться. Странно. Чем больше знаешь, тем неувереннее себя чувствуешь.

— Что сказала доктор? — спрашивает Джин. Он тревожно переминается с ноги на ногу, по-прежнему глядя на Фрэнки, но ему мерещатся какие-то чёрные точки, которые кружат и ныряют в углу двора. — На вид с ним всё в порядке.

Карен пожимает плечами.

— Говорят — вроде бы в порядке. — Она заглядывает в свой учебник, встряхивает головой. — На вид здоровый. — Он нежно кладёт ладонь ей сзади на шею, и она, запрокинув голову, трётся затылком о его пальцы. «Мне всегда казалось, что со мной не может произойти ничего по-настоящему страшного», — сказала она как-то, вскоре после свадьбы, и он испугался. «Не говори так», — шепнул он, и она рассмеялась.

«Так ты суеверен, — сказала она. — Как мило».

Он не может уснуть. Странная уверенность в том, что Мэнди и Ди Джей мертвы, не оставляет его, и он сучит ногами под одеялом, пытаясь устроиться поудобнее. В отдалении тихо трещит старенькая электрическая машинка, на которой Карен печатает бумаги для школы. Торопливые очереди слов напоминают ему язык насекомых. Когда Карен, наконец, ложится, он закрывает глаза и притворяется спящим, но мозг щекочут несвязные, мелькающие образы: его бывшая жена и сын, обрывки фотографии, которой у него не было, которую он не сохранил. Они умерли, чётко произносит в голове чей-то ясный голос. Был пожар. И они сгорели. Голос — не совсем его, и вдруг ему представляется горящий дом, точнее, трейлер где-то на окраине маленького городка, из открытой двери валит чёрный дым, пластиковые оконные рамы покоробились и плавятся, в небо поднимаются клубы дыма, точно от старинного паровоза. Он не видит, что происходит внутри, слышит только треск ярко-оранжевых вспышек пламени, но знает, что они там. На миг перед ним встаёт лицо Ди Джея — он пристально смотрит из окна горящего вагона наружу, открыв неестественно круглый рот, как будто поёт.

Он открывает глаза. Карен дышит ровно, она крепко спит, и он, выбравшись тихонько из постели, беспокойно шлёпает по дому в пижаме. Они не умерли, твердит он себе, и, остановившись у холодильника, льёт молоко из картонки прямо себе в рот. Эта старая привычка осталась у него с тех дней, когда он, находясь в завязке, так перебарывал тягу к спиртному. Но теперь и это не помогает. Сон, или видение, напугал его, и он садится на диван перед телевизором, накидывает на плечи лохматый плед и включает какую-то научную программу. На экране учёная дама осматривает мумию. Ребёнка. Он лысый — считай, одна черепушка. Древняя кожа туго натянута над глазницами. Губы раздвинулись, обнажив мелкие и острые, как у грызуна, зубки. Джин вновь невольно думает о Ди Джее и торопливо оглядывается через плечо, как раньше.

Последний год, когда он и Мэнди были вместе, Ди Джей иногда наводил на него страх — пугал по-настоящему. Он был необычайно худым ребёнком, с головой птенца, с длинными, костистыми ступнями и странно удлинёнными пальцами ног, словно предназначенными для того, чтобы хватать. Мальчик, бывало, скользил босой по комнатам, крадучись, высматривая — выслеживая, думал тогда Джин, вечно меня выслеживая.

С годами ему почти удалось избавиться от этого воспоминания, он не любит его и не доверяет ему. Тогда он сильно пил, а теперь знает, что алкоголь странно искажает восприятие. Но внезапно потревоженное старое чувство вновь окутывает его, точно клубы дыма. В те времена ему казалось, что это Мэнди настроила против него Ди Джея, что мальчик каким-то немыслимым образом едва ли не превратился в того, кто никак не мог быть настоящим сыном Джина. Джин помнит, как порой, сидя на диване перед телевизором, вдруг испытывал странное чувство. Повернув голову, он обязательно видел Ди Джея, который, сгорбив костлявую спину и вытянув шею, пристально глядел на него непомерно большими глазами. Бывало, когда Джин и Мэнди ругались, в комнату вдруг бочком проскальзывал Ди Джей, подкрадывался к матери и клал голову ей на грудь прямо в разгар серьёзного разговора. «Пить хосю», — говорил он, подражая детской речи. Ему уже исполнилось пять, а он всё разыгрывал из себя годовалого. «Мама, — говорил он. — Я хоцю пи-и-ить». И на мгновение Джин ловил его взгляд, холодный, полный расчётливой ненависти.