Алексей Атеев - Тьма Страница 50

– Что значит: идиоматический оборот?

– Когда говорят одно, а хотят сказать другое, – ответствовал за жену Костя.

– А может, и с тараканами то же самое? – неожиданно предположил Пашка.

– Не понял? Что ты имеешь в виду, сынок?

– Откуда они взялись… Почему нашествие именно на наш дом? – Пашка запнулся.

– Ну-ну?! Продолжай, сынок.

– Я размышляю… Допустим, это чья-то месть? За какой-нибудь поступок…

– За грехи мои?

– Можно и так сказать. Ты, папа, подумай: чего такого плохого совершил за последнее время. Может, и тараканов чем разозлил.

– Это как же понимать: разозлил? Тараканы, по-твоему, разумные существа?

И тут Пашка изрек гениальную мысль:

– Все обитатели Земли разумны. Только по-своему. Одному разуму, человеческому, например, не дано понять другой. С нашей точки зрения, разумен только человек, а у других существ, если и есть какие-то проблески мысли, то только подобные человеческой. А может, их мышление совершенно отлично от нашего. Настолько отлично, что мы их и не поймем никогда. Однако они вовсе не бесполезны.

– Это как же? – спросил Костя.

– А так. Взять хоть этих самых тараканов. Они существуют, значит, в них есть смысл. Для чего-то же они живут.

– От них никакой пользы. Один вред.

– Это по-твоему вред, а с их точки зрения, никакого вреда от их существования нет. А от людей и есть главный вред.

– Это Николай Николаевич Дроздов так говорит?

– Нет, не Николай Николаевич… Я сам додумался… Все, что нас окружает, ведь для чего-то существует. Нам не дано понять – для чего. Мы можем только предполагать. Из предположений появилась религия. Но религия, это тоже только предположение. Истины никто не знает. И никогда не узнает.

– А если вдруг узнает? – засмеялся Костя.

– Тогда все исчезнет, – совершенно серьезно заявил Пашка.

– Это почему же?

– Цель будет достигнута.

– Ты, Павлуша, прям-таки философ, – восхищенно произнесла Лида.

– Телевизор слишком много смотрит, – осуждающе заметил Костя. – Я в его годы…

Но тут таракан, сидевший на рулевой колонке, невероятным образом подпрыгнул и с силой врезался прямо в правый глаз Кости. От неожиданности тот резко крутанул руль вправо, машина соскочила с дороги, слетела в кювет и закувыркалась по ночной степи…

10

Это не было победой,

Ибо отсутствовали противники.

Тут нужно вернуться немного назад, в то время, когда все начиналось, и вспомнить про еще один персонаж этой книги, а именно Людмилу Сергеевну Плацекину, ту самую медичку, которая констатировала смерть Толика Картошкина, а чуть позже, не желая признавать свою ошибку, уговорила мужа начать военные действия против реаниматора в джинсовом костюме. Читатель прекрасно помнит: война эта закончилась не только переходом майора Плацекина в стан противника, но и потерей единственной и горячо любимой дочери Даши, которая стала одной из самых яростных сторонниц чудотворца.

Конечно, Людмила Сергеевна была в курсе всего, что происходило после того, как она попросила мужа изолировать джинсового Шурика и разобраться с его приспешниками. Добрые люди, украдкой хихикая, рассказали ей, как майор позорно отпустил пленника и как родная дочь размахивала красно-черным флагом и выкрикивала разные глупости. Такого афронта Людмила Сергеевна никак не ожидала. Ближайшие ей люди переметнулись в стан врага! Однако сдаваться она не собиралась и решила вести войну до победного конца, всеми доступными ей средствами.

Людмила Сергеевна продолжала придерживаться той версии, что джинсовый Шурик не кто иной, как больной, сбежавший из психиатрической лечебницы, находящейся в Соцгороде. Тем более у нее имелась ориентировка на розыск подобной личности. Правда, точных данных к ориентировке не прилагалось, и тогда она сама решила съездить в Соцгород.

В тамошнем дурдоме в момент появления Плацекиной царила полнейшая неразбериха. Причиной ее явился конфликт между главврачом больницы и городской администрацией. Главврача сняли, обвинив в финансовых махинациях и использовании больных в личных целях. (Они строили ему дом, естественно, бесплатно.) Отдельные ошибки в руководстве, в том числе привлечение к строительству дармовой рабочей силы, главврач не отрицал, однако нарушение финансовой дисциплины считал преувеличением. Как водится, медицинский коллектив психиатрического заведения разделился. Одни горой стояли за главврача, другие требовали немедленного его выдворения из стен дурдома. Однако главврач тоже, что называется, «был не лыком шит». Он забаррикадировался в собственном кабинете, предварительно заготовив в нем запас пищи и воды, на охрану поставил небольшую дружину из лично преданных ему психбольных, в основном женщин. Кабинет находился на втором этаже. Под его окнами расположились сотрудники милиции с мегафонами, время от времени призывавшие главврача сдаться, он же в ответ в картонный рупор, изготовленный из канцелярской папки, призывал сотрудников и больных к акциям по неповиновению властям, по сути, склоняя их к открытому бунту.

Людмила Сергеевна постояла поодаль, послушала гневные выкрики главврача, покачала головой и, констатировав: «везде одно и то же», пошла дальше, а именно – в приемный покой.

В маленькой, абсолютно беленькой комнатке за маленьким беленьким столиком сидела дама весьма солидной комплекции в хрустящем беленьком халате и пила из блюдечка чай вприкуску. Если бы не халат, то она была бы точной копией кустодиевской купчихи – такая же дородная, красивая и вальяжная. Людмила Сергеевна представилась и рассказала, зачем пришла.

– Присаживайтесь, – «купчиха» кивнула на табурет. – Чаю хотите? – гостеприимно предложила она. Плацекина вежливо отказалась.

– Был у нас беглец, – сообщила дама. – Еще весной, в марте, по-моему, деру дал. Фамилию вот не помню.

– А внешность?.. Обликом он каков?

– Обликом-то… Обычный парнишка. Лет эдак тридцати пяти… Да вы лучше к завотделением обратитесь. Поднимитесь на второй этаж, он там сидит. У нас сейчас такая канитель происходит с этим увольнением главного. Тот, вишь ты, уперся, и ни в какую. Не понимает дурак: один хрен, уберут. Воровал чересчур, а делиться не хотел. Вот его и того… Ладно, я вас сама отведу. Пойдемте.

Они поднялись по крутой лестнице. Дородная дама открыла дверь своим ключом, и они вошли в предбанник мужского отделения, наполненный смутными фигурами в застиранных донельзя халатах и пижамах. Дама продвигалась вперед, как ледокол сквозь торосы, а Людмила Сергеевна плелась в кильватере. Вошли в довольно уютный, светлый кабинет, уставленный цветочными горшками, отчего он больше походил на оранжерею. За приличных размеров письменным столом сидел мужчина средних лет в белой униформе и тоже пил, но не чай, а пиво из большой фаянсовой кружки, сделанной в виде мерзкой рожи черта.