Дом бьющихся сердец - Оливия Вильденштейн Страница 51

Я в самом деле знаю. Потому что я шаббинка.

Таво всплывает на вершину моего списка ненавистных фейри, как пена в кипящем молоке.

– Убери свои лозы с моей лошади! – рявкаю я солдату.

Габриэле с облегчением выдыхает и, хотя выглядит печальным, выдавливает улыбку.

Солдат, однако, не улыбается, а хмуро сматывает свои лозы.

– Лучше возьмись за поводья, Змеелюбка, или мне опять придется привязать глупое существо.

– Еще раз привяжешь мою лошадь, и я привяжу тебя. К змею, – говорю я сладким голоском, отчего остроухий не сразу распознает угрозу. Когда до него доходит, его узкий нос раздувается так же широко, как у лошади, которая пританцовывает на месте, нервничая из-за близости своего двуногого обидчика.

– Командор, вы же не позволите ей безнаказанно угрожать чистокровному военнослужащему?

Габриэле твердо смотрит на меня.

– Если желаешь наказать ворона, которому покровительствует Рибио, – говорит он солдату, – вперед, Пьетро, попытай счастье. Лично мне хотелось бы сохранить голову на плечах.

Фейри белеет прямо до оттенка луны, освещающей его лицо.

– Спасибо, Габриэле. Я запомню твою доброту и прослежу, чтобы Лор о ней узнал. – Я поворачиваюсь к солдату. – Что касается тебя, то мое предложение прокатиться на змее не имеет срока годности. – Я подкрепляю угрозу улыбкой, затем веду лошадь через большую медную дверь, по коридору и в гостиную.

– Э-э, милая, не думаю, что следует держать лошадь прямо в доме, – замечает Сиб.

– Мы не будем. – Я раздвигаю вечно задернутые шторы, отпираю стеклянную дверь, ведущую в сад, и дергаю кобылу за поводья.

Она отступает, опрокидывая скамеечку для пианино. От громкого стука животное подскакивает и ударяется о дверной косяк.

– Тише, красавица, – бормочу я, пристально заглядывая в ее испуганный глаз.

Когда она успокаивается, я вывожу ее на нефритовую террасу к строению, напоминающему миниатюрный храм фейри. Подойдя ближе, я понимаю, это и в самом деле место поклонения с колоннами, алтарем и куполом, на потолке которого изображены четыре лючинских бога.

Каким набожным, оказывается, был Птолемей… Жаль, что религия не сделала его добрее.

Под расписным портиком я снимаю с кобылки поводья. Она нервно вышагивает по камню, тем не менее позволяет себя обойти. На крупе обнаруживается след от ожога, а на шее – кровоточащая рана, от которой у меня сжимаются челюсти.

– Мне жаль о лошадь, Фэллон. – Ифе стоит рядом со мной, взгляд, как обычно, блуждает по потемневшему небу в поиске угрозы.

О ком она жалеет: о Фурии или об этом искалеченном существе? Возможно, об обоих.

Возникает мысль попросить Катриону приготовить лечебную мазь. Впрочем, умение управлять стихией земли не подразумевает навыки целителя, особенно у круглоухих. Нонна не только чистокровная, она также десятилетиями изучала растения и училась применять их для снадобий.

Кобылка дергает ушами, когда я вновь встаю перед ней. На языке уже вертится просьба позвать целителя, но тут я вспоминаю о бусинке в своей серьге. Неизвестно, сработает ли это на животном, но попробовать стоит. Я тру янтарь, пока не выделяется мазь, затем слегка касаюсь раны, поводьями удерживая лошадь. Она дергается, однако я держу крепко, успокаивая ее тихим «прости, прости».

На моих глазах – на моих изумленных глазах – плоть срастается. Лошадь все еще пританцовывает на месте, но, должно быть, чувствует, что я не желаю ей зла, поэтому больше не дергает головой.

– Как нам тебя называть? – шепчу я.

– Как насчет Арины? – предлагает Сиб.

Животное фыркает.

– У нас теперь есть лошадь? – Голос Энтони пугает кобылку, она отскакивает, веревка, которую я сжимала, царапает ладонь.

Капитан стоит, скрестив руки на груди, у открытой двери, каштановые волосы растрепаны, лицо и одежда перепачканы грязью.

– У нас теперь есть лошадь, – подтверждаю я с улыбкой.

Мне понравилось, что он сказал «у нас». Никто никогда не заменит Фурию – каждое существо незаменимо, – тем не менее я буду любить нового питомца всем сердцем.

– Ее зовут Арина! – кричит в ответ Сиб. – Кстати, наверное, надо ее покормить. Посмотрю в кладовке, что у нас найдется.

Когда подруга кидается в дом – взволнованная, как на утро Йоля, – Энтони подходит ближе и останавливается, его рука слегка задевает мою.

– Как к нам попало это одноглазое создание?

Я скриплю зубами.

– Я просила Данте отдать моего жеребца, но Фурия домой не вернулся. Вместо него Габриэле привел сюда Арину.

Глаз лошади, как и глаза Ифе, мечется между нами с Энтони. Она ржет и пытается отстраниться.

– Протяни руку, – велю я Энтони.

Он подчиняется, и Арина нюхает его ладонь. Несколько мгновений спустя она наконец успокаивается. Я уже собираюсь отстегнуть поводья, чтобы она могла передвигаться свободно, когда в храм размером с кукольный домик врывается Сиб, пугая животное своим пылом.

Она достает морковку из корзинки и протягивает Арине. Та принюхивается к воздуху, потом к продукту, а затем ее крупные зубы разламывают оранжевый корнеплод пополам. Сиб прыгает от радости и скармливает лошади наш недельный запас овощей.

Когда еда исчезает во рту Арины, я напоминаю себе, что теперь мы можем позволить себе пропитание. Теперь у нас предостаточно золота.

Костяшки пальцев Энтони задевают мои. Я опускаю глаза на его руку, затем перевожу взгляд на лицо и встречаюсь с ним взглядом.

Возникает порыв убрать руку, дабы не обострять неприязнь Лора к моряку, но я решаю, что небесный король не имеет права диктовать мне, к кому прикасаться. Кроме того, его даже нет рядом.

– Как прошел день? – спрашиваю я.

– Тягомотно. А твой?

– Встретилась с Пьером и Эпониной из Неббе.

– Где?

– На Изолакуори. На совместном обеде.

– Лоркан позволил тебе посетить Изолакуори? – Впалые щеки Энтони раздуваются, как у Арины.

Ифе придвигается ближе, словно намереваясь втиснуться между мной и Энтони.

– Морргот хотеть, чтобы она познакомиться с неббинский король и увидеть, какой он гнусный.

– Зачем? – Лицо Энтони каменеет. – Чтобы она не возражала, когда он решит перерезать ему глотку?

Я вздрагиваю от его презрительного тона, затем гляжу на кобальтовое небо за колоннами. Хотя над нами не порхает ни один спрайт и мы довольно далеко от высокой живой изгороди, ограждающей ухоженный сад, это еще не означает, что никто нас не подслушивает.

– Ты питаешь симпатию к голове Пьера, Энтони?

Я резко поворачиваю голову в сторону голоса, взгляд натыкается на мужчину, который стоит, прислонившись плечом к колонне и устремив глаза на наши с Энтони соприкасающиеся