Виктор Гламаздин - Одна против зомби Страница 51

Я посмотрела на секретутку, спокойно работающую на компе, и спросила:

— Мне не померещилось — это выходил сам господин Хорькофф?

Секретутка кивнула.

Я озадаченно потерла ладонью затылок и попросила:

— Послушайте, Снежана, успокойте, ради Бога, мою впечатлительную душу и скажите, что тутошний утренний юмор — это следствие бурно прошедшего вечернего корпоратива. Вы со своим боссом прикалываетсь на тему вчерашних шуток?

— Т-такими в-вещами не ш-шутят.

— Ха! Вы еще скажите, что у господина Хорькоффа пистолет настоящий. Я такой же — игрушечный — в ларьке неподалеку видала. Двадцать баксов стоит. Пульками стреляет.

— П-пистолет б-боевой. Его Аркадию Яковлевичу на день р-рожденья п-подарили наши к-компаньоны с Ижевского м-механического з-завода.

— Позвольте мне спросить у Вас, уважаемая Снежана, Ваш босс, он, чего, всерьез заявлял про свою смерть? Или это всего лишь гиперболизировано-иносказательная метафора?

— Андрей Яковлевич уже п-подписал с-смету к-корпоративных р-расходов на свои п-похороны. Все всерьез.

«Оба-на!» — я почувствовала, как волосы на загривке дружно встают плотной македонской фалангой.

— То есть… он сейчас там… — пролепетала я, веря и не веря секретутке. — Он что там, типа, укокошивает себя, что ли?!

Секретутка равнодушно кивнула.

Тут на ее столе зазвонил телефон. Снежана сняла трубку. Выслушала звонившую тетку. И доложила оной:

— Да, Анна Рудольфона… П-подписана… Сейчас п-принесу.

Секретутка достала из лотка для бумаг нужный ей документ. Поднялась с кресла. Направилась было к выходу из приемной. Но остановилась на пороге и, повернувшись ко мне, напомнила:

— В к-кабинет Андрея Яковлевича з-заходить н-нельзя!

Я откинулась на спинку дивана. С наигранной беспечностью просвистела мелодию «Марша сталинской артиллерии», которую насвистывал мой дедушка, видя по телеку очередного отмазавшегося от тюряги высокопоставленного чинушу или олигарха.

И только после такого представления я наконец соизволила ответить секретутке:

— Чо-чо?! Куда-куда?! А-а-а, в кабине-е-ет… Да я уж и забыла о нем. Чего мне там делать с покойным самоубийцей?! Зеленкой лоб ему мазать, что ли? Зачем отвлекать солидного человека от серьезного дела? Я просто посижу тут на диванчике, дождусь Вас, а там и решим, куда мне направится. Типа, про Анну Рудольфовну поговорим.

Снежана кивнула мне, однако даже темные стекла ее очков не могли скрыть от меня силу величайшего недоверия, которое излучали глаза этой канцелярской валькирии.

— Идите-идите, все будет тип-топ, — заверила я ее. — Клянусь здоровьем своего любимого шефа П.П. Прушкина, я не сойду с этого дивана, даже если он провалится на первый этаж. А если меня потащат к Хорькоффу силой, то буду драться до последней капли крови, чтоб сорвать происки злодеев. Умру, но не дам себя затащить к нему в кабинет. Если Вам мало, то, могу еще поклясться жизнью Пал-Никодимыча — начальника нашенской группы мобильного страхования. Отличный мужик! Мне его будет сильно не хватать, сдохни он, скажем, от собачьей чумки.

Секретутка недоверчиво покачала головой, но приемную покинула. Видимо, то, что я, не задумываясь, бросила на чашу весов жизнь дорогого моему сердцу Пал-Никодимыча, переломило ситуацию в мою пользу. В противном случае Снежана выкинула бы меня за шкирку из приемной и закрыла ее на ключ.

Как только секретутка ушла, я, злодейски ухмыляясь, подобно коту из «Тома и Джерри», тут же нарушила свое обещание. Бросилась к двери, ведущей в кабинет Хорькоффа. И взялась за ручку двери.

«А вдруг он в меня пальнет?» — спросила я у себя, замерев на месте.

«С чего бы это ему палить в тебя? Думаешь, он сможет перепутать твою башку со своей?» — ответила я себе.

«Да кто в таком состоянии соображает: где своя голова, а где чужая?» — задала я себе резонный вопрос.

«Не понимаю, чего ты дергаешься, он, может, уже самоубился и теперь ваще поздняк метаться», — успокоила я себя.

Не рискнув сразу войти в кабинет, я сначала приникла к двери ухом. Попыталась услышать звук выстрела. Но не услышала.

Я в раздумье прошлась по приемной, ковыряя левым пальцем в правом ухе и разговаривая с собой:

— Намерение клиента увильнуть от застраховки налицо. И с одной стороны, напрячь такого уклониста — это святое дело. Но, с другой стороны, он может и меня пристрелить. Если уж ему на свою жизнь плевать, то какой резон жалеть чужую?

А ведь, сестрицы, на меня — маленькую и худенькую — много пуль не надо: пару — в сердце, штуки три — в печень, ну и немножко контрольных выстрелов — в голову. И все, господа&джентльмены, не ходить больше под грибным дождичком беззаботной красавице Нике Лодзеевой, не собирать ей опенков в березняке и не слушать там пенье иволги под шум колыхаемой ветром листвы. Так что, мне было и о чем подумать, и о чем задуматься…

Я снова приникла ухом к двери кабинета Хорькоффа. Прислушалась. Там вроде пока еще никто ни в кого не стрелял.

— О, мой га-а-а-д! — взвыла я, терзаемая нерешительностью, чувствуя, что голове, как растревоженные тараканы, заметались панические мысли. — Входить или не входить, вот в чем вопрос. А не смыться ли мне отсюда по доброй воле, не дожидаясь, когда скрутят и потащат в кутузку?

И вправду, сестрицы, ну разве не лучше быть живой безработной, чем мертвым передовиком производства. Коли укокошит себя Хорькофф, то меня свидетельницей по уголовному делу потянут. А я ж ничего через стену не видела.

Полицаи, конечно же, мне не поверят начнут зверски пытать — загонять под ногти бутылки из-под шампанского, все здоровье покоцают, стану инвалидом. Придется под пытками признаться, что я Хорькоффа грохнула, приревновав его к секретутке. Заодно припаяют организацию банды из одного человека, убийство Деда Хасана, исламский экстремизм и подготовку покушения на Президента.

А потом — Сибирь, каторга, каменоломни, кирка, туберкулез и крест из кривых сосновых сучьев на могильном холмике посреди таежной поляны. И зачем такая радость простому, отзывчивому и милому страховому агенту?

Мне очень захотелось по-английски — без криков и битья посуды — свалить из приемной (а чо, на кой фиг мне в каменоломнях вкалывать-то?!). Но тут же вспомнила слова шефа: «Если не сможешь добраться до Хорькоффа, считай, ты у нас не работаешь. Ты неудачница, Лодзеева. У тебя везде облом выйдет».

Чо? Да, сестрицы, да. Вы совершенно правы: ну чего ради так себя накручивать-то? Для молодой, умной и энергичной девицы вроде меня открыты двери куда угодно — хоть в Кремль, хоть в бордель.