Стефан Грабинский - Избранные произведения в 2 томах. Том 2. Тень Бафомета Страница 52

А мое могущество крепло день ото дня, закалялась моя несгибаемая воля. Через год исчезли все издевки и угрозы, сменились полнейшей покорностью и несмелыми просьбами. Сара Брага, гордая, царственная Сара начала униженно заискивать и молить у моих ног.

Да, под угрозой оказались ее привлекательность и красота, ее дьявольская юность, а может быть, и нечто большее: сама жизнь.

Через год совместной жизни Сара начала стареть. Однажды в ее волосах цвета воронова крыла я заметил предательские серебряные нити, а в уголках губ сеточку морщин. Гордый стан ее мало-помалу терял прежнюю гибкость, грудь утратила дивные очертания. Сара увядала, будто цветок, схваченный осенними заморозками.

Она знала о происшедшей перемене — каждое зеркало убеждало в этом, а зеркал в вилле не перечесть.

И тогда, к несказанной моей радости, я увидел отчаяние — дьявольское отчаяние в больших, черных, огненных глазах.

Плод мести наливался, вызревал потихоньку, незаметно. Мои силы словно удесятерились, я, будто магнит, притягивал скрытую энергию, дремавшую в доме, и постоянно чувствовал таинственную помощь: в вилле я не одинок! То здесь, то там срывались плененные доселе таинственные вихри, высвобождались таинственные токи — рождались новые силы. Мне они способствовали. Сара тоже уловила их — с ужасом, с безграничным страхом затравленного зверя молила она о помощи. Безумная надежда! Ведь она прекрасно знала, кто и для чего высвободил эти силы!

С тех пор Сара не решалась спать одна, в ужасе ждала она приближения вечерних часов. В доме всю ночь горел свет. В суеверном страхе перед какой-то страшной опасностью она бежала одиночества, боялась хоть на минуту расстаться со мной! И когда, наконец, измученная вечным бодрствованием, забывалась, ее преследовали ужасные сновидения, и не раз я ловил ее тихий, подавленный стон.

Как-то ночью, вскочив с постели, полуобнаженная, с распущенными волосами, она прижалась ко мне в отчаянном ужасе, заслонив ладонями лицо.

— Что с тобой? Не бойся, все лишь сон! — сказал я, сам тревожно вздрогнув.

— Я боюсь, — прошептала она, дрожа как осенний лист, — боюсь. Не покидай меня. Я умру здесь, в доме, мне страшно.

Если бы не мое решительное нежелание, она оставила бы виллу и уехала. Но я настоял на своем — она подчинилась.

Наконец страх, отчаяние и бессильная ярость достигли апогея. Как-то ночью, обезумев от удушливого кошмара, с глазами, вылезшими из орбит, она вскочила с постели и, тяжело дыша, склонилась надо мной. С ее губ сорвался свистящий шепот:

— Возьми меня, ты, палач! Или умрешь!

Блеснуло лезвие венецианского кинжала.

Я отбросил ее взглядом: поднятая рука упала, словно парализованная, стилет выскользнул из недвижных пальцев.

Смеясь, я уселся в кресло, где в последний раз видел погибшего Стославского.

— Ха-ха-ха! И сие, как видишь, я тоже предугадал. Тебе так давно хотелось знать, почему я брезговал твоим телом, почему презирал, почему не желал иметь с тобой ничего общего? В ответ прочитаю тебе кое-что из старинной священной книги. Теперь ты можешь сесть — вон там, напротив меня. И не вздумай снова бросаться! Убить меня тебе не удастся! Ну, так послушай!

С покорностью приговоренной жертвы она опустилась на ковер.

Я достал из шкафчика Ветхий Завет. В последнее время я вдохновенно постигал причудливые тайны вечной книги, упоенный поэзией слова и глубиной содержания. Вот Третья Книга Царств; спокойно, проникнутый торжественностью минуты, я прочел из первой главы:

— «Когда царь Давид состарился, вошел в преклонные лета, то покрывали его одеждами, но не мог он согреться.

И сказали ему слуги его: пусть поищут для господина нашего царя молодую девицу, чтобы она предстояла царю, и ходила за ним, и лежала с ним, — и будет тепло господину нашему царю.

И искали красивой девицы во всех пределах Израильских, и нашли Ависагу Сунамитянку, и привели ее к царю.

Девица была очень красива, и ходила она за царем, и прислуживала ему…»

Я прервал чтение и посмотрел на Сару.

Она избегала моего взгляда.

— Ну как? Понимаешь теперь?

Она передернула плечами:

— Какое мне дело до этого? Зачем ты читаешь, ведь к нам Завет не имеет отношения!

— Не лги, Сара! Ты все понимаешь. Сей престарелый эгоист — твой праотец и учитель.

— Ты с ума сошел. — Она яростно закусила губы.

— Лжешь, Сара! Послушай еще отрывки из Книги Товита, главы третья и шестая. Здесь уже никаких иных толкований — все явно.

— Из Книги Товита? — пробормотала Сара, словно во сне.

— Да, из истории Товита и Сары; по удивительному стечению обстоятельств тебя зовут Сара, как и ту сатанинскую женщину… Слушай же:

«…В тот самый день случилось и Саре, дочери Рагуиловой, терпеть укоризны от служанок отца своего, за то, что она была отдаваема семи мужьям, но Асмодей, злой дух, умерщвлял их…»

Перевернув страницу, я читал далее из шестой главы:

«Так ответил Ангел: Ныне мы переночуем у Рагуила… у которого есть дочь по имени Сара…Тебе предназначено наследство ее…

И тогда юноша ответил Ангелу: Брат Азарий, я слышал, что эту девицу выдавали семи мужам, но все они гибли в брачной комнате. А я один у отца моего и боюсь, как бы войдя к ней, не умереть подобно прежним…

И сказал ему тогда Рафаил:

…покажу тебе, кто они, над кем сатана власть имеет. Те… что Бога от себя гонят, а сластолюбию своему угождают… над ними сатана власть имеет… а как войдешь к ней в брачную комнату, воздержись три дня, не познай ее, только лишь молитвы с ней твори».

Я закрыл Библию и посмотрел на Сару.

Никогда не забуду ее в этот трагический миг. Отчаяние и стыд, ярость, страх и непостижимая боль поднялись из пучины ее демонической души, чтобы заиграть в последний раз на лице диким аккордом диссонансов.

Она метнулась ко мне пантерой, с хищно искривленными пальцами:

— Подлец! Ты обманул меня, выведал мою тайну, уничтожил и еще глумишься!

Я схватил занесенную для удара руку и отобрал оружие:

— Спокойно, ведьма! Сегодня наша последняя ночь, завтра я оставлю твой дом навсегда. Но ты не проведешь со мной оставшихся до рассвета часов. Мне омерзительно твое общество. К тому же ты опасная мегера, и я запру тебя в салоне. Хочу наконец отдохнуть один.

Она царапалась, вырывалась, но я силой увлек ее в салон, залитый потоками света. Заперев дверь, вернулся в спальню и, обессиленный борьбой, тяжело оперся о подоконник, вглядываясь в траурную ночь.

Внезапно тишину пронзил ужасный, надрывающий душу крик. Крик столь пронзительный, столь безысходный, что я вопреки решению бросился обратно в салон.