Лют - Дженнифер Торн Страница 53

Я больше не была «потеряшкой». Я стала пресловутой Другой Женщиной, шаблоном аморальности. Демоном, как меня клеймила мать, созданием, сеющим хаос. Кровопийцей.

И потому я сделала свой последний моральный выбор: решила забиться в нору. Спрятаться в поселке пенсионеров вместе с бабулей и постараться причинять как можно меньше вреда. Я оставалась там сколько могла. Три года без движения. И осталась бы во Флориде навсегда, если бы бабуля не настояла, чтобы мы исполнили самое большое желание из ее списка: пересекли Атлантику на круизном лайнере. Если бы наша каюта не была такой тесной и бабуля не укладывалась спать в девять вечера. Если бы от ее громкого храпа меня не замутило так, что чуть не вырвало прямо на дешевенькое вечернее платье, и я не отважилась в одиночку выйти на палубу. Где встретила Хью. И почувствовала, что мир перевернулся.

Прямо сейчас он тоже переворачивается. Черт. Ветер наполняет мои легкие паникой, задувает так яростно, что у меня, кажется, лопнет сердце. Краем глаза вижу фигуру, привалившуюся к неровному краю древней стены замка. Еще одна смерть. Оборачиваюсь, прижимая руки к груди, но там никого нет. Игра света на выщербленных камнях. И все-таки я могу в точности описать, что видела: труп старухи в сером холщовом платье, из-под глубокого чепца течет кровь. Еще раз проверяю – возле стены никого. У меня видения. В День «Д» Лют чудит.

Вдыхаю соленый воздух, жмурясь от яркого света. Сохраняй спокойствие. Будь настороже, но не паникуй. Мне опять мерещится топот марширующего отряда, на этот раз с севера. Только что он был – и уже пропал. Все, больше не слышу. Я приближаюсь к военному мемориалу со стороны юго-запада, иду той же тропинкой, петляющей среди заросших травой камней, по которой все ходят с… незапамятных времен. Я могла бы пройти как угодно, правил нет, но всякий раз я строго держусь тропинки. Даже Макс, сорвавшись с поводка, мчится по ней до тех пор, пока не отвлечется на интересный запах. Нас притягивает к этому месту, к этой тропе бессознательно. Тянет без какой-либо причины, просто потому, что таков порядок вещей.

Военный мемориал стоит на лугу, образуя треугольник с церковью и окраиной деревни. Памятник с его невысоким шпилем – миниатюрное отражение церкви. Я должна снова увидеть его, проникнуться его духом, его пустотой, и вот я подхожу к нему вплотную и прижимаюсь ладонями.

На северной грани выбиты стихотворные строчки – те же, что на лондонском Кенотафе, как сказал Хью.

Спасенный мир их там похоронил,

Где оборвались их земные дни.

Их дух не знает тесноты могил.

Их нет – но вот они[4].

На Люте эти слова приобретают иной смысл. Не здесь их смерть нашла. Здесь нет погибших – в войнах.

Провожу пальцами по гладкой поверхности. Ни имени, ни буквы, ни символа. На фронт ушли двадцать шесть молодых островитян. Мы молимся об их скорейшем возвращении домой, однако сегодня им гораздо безопаснее там, где они сейчас. Сегодня военная зона – здесь.

Мне хочется вцепиться в этот камень ногтями. Оставить на нем глубокие борозды. Навечно выцарапать имена Эйвери и Джона. Их дух не знает тесноты могил.

У меня недостает мужества еще раз пройти по деревне, такой опустевшей, поэтому назад я пробираюсь вдоль ступенчатой линии садов и задних дворов, где яркими пятнами, напоминая гирлянды флажков, мелькает вывешенное на просушку белье, зеленеют овощные грядки, сиротливо валяются брошенные детские велосипеды и машинки с педалями, точно их водители растворились в воздухе прямо посреди поездки.

Вопреки моим ожиданиям, мертвой тишины нет. В одном из каменных коттеджей кто-то поет. Многие окна распахнуты, изнутри доносится женский голос, только я не могу определить, чей и из какого именно окна. Мелодия мне незнакома, в словах – я разбираю лишь отдельные – слышится сильный акцент. Песня странная, но красивая. Иду дальше.

Миссис Уикетт живет к северу от чайной Джо. Сворачиваю на запад, к узкой полоске домов; щурясь, гляжу в пронзительно-синее небо, вдыхаю запахи зелени, соли, камня. Изгороди и стены оплетены вьющейся розой и другими, более экзотическими лианами, тут же растут жасмин, жимолость и одинокий подсолнух.

Заслышав сзади блеянье, останавливаюсь. Появляются козы. Забавные создания: стадо упрямцев, косматых и равнодушных. Козы приходят и уходят, когда вздумается, иногда по нескольку дней их нет, а потом вдруг они возникают словно бы из червоточины, только чтобы сжевать цветы в чьем-нибудь подоконном ящике и снова убрести. Я их обожаю и всегда рада встрече с ними – всегда, но только не сегодня. Сегодня я вспоминаю Энди Бланшара. Может, Хью и правильно сделал, что набросился на них. Может, они действительно убили маленького мальчика.

Один козел, самый крупный, с ребристыми рогами и черным пятном на спине и левом боку, опять блеет, пронзительно и настойчиво. Все стадо глядит на меня, а я, затаив дыхание, гляжу на них, должно быть, целую минуту. После втягиваю ноздрями воздух, а козы опускают головы и принимаются щипать траву, время от времени мекая, но уже между собой. Я осторожно обхожу их и двигаюсь на запад, в деревню.

За поворотом поднимается ветер. Волна воздуха ударяет меня спереди в плечо, затем перемещается назад и бьет в спину, как будто я – парусник, меняющий курс. Ветер толкает меня вперед, на деревенскую улочку. Я шагаю шире, но склон здесь круче, а ветер дует с невероятной силой. Мое дыхание учащается – паника или восторг тому причиной, не знаю, в эту минуту одно от другого не отличить. Значит, рок меня нашел? Остров указал на меня? Возможно, именно поэтому я, Нина Никтоиз-Ниоткуда, волей судьбы оказалась здесь в числе избранных. C самых первых дней замужества меня терзали мрачные подозрения насчет того, что я – невеста, выбранная наобум, что Хью привез меня в свой дом, просто чтобы оправдаться за свое отсутствие на острове семь лет назад, но что, если дело совсем не в нем? Что, если Лют выбрал меня для жертвоприношения? Кажется, так и есть.

Очередной порыв ветра. Он ревет у меня в ушах, стихает до шепота и опять взвывает. Я придерживаю волосы, закрываю уши ладонями, стараюсь устоять на бугристом гравии и, с трудом переставляя ноги, огибаю кафе-чайную Джо. Как только я оказываюсь на улице, ветер исчезает, как будто его и не было, и весь мир застывает. Я