Стивен Кинг - Кошачье кладбище Страница 54

Сейчас жена, хотя и в подавленном состоянии, верно передает предсмертный хрип сестры, столь схожий с хрипом Виктора Паскоу. Луис обнял ее еще крепче.

— …Потом побежала слюна…

— Хватит, Рейчел, не нужно, — робко попросил он. — Эти симптомы мне известны.

— Но я хочу объяснить, — упрямо продолжала она, — почему НЕ МОГУ пойти на похороны Нормы — это во-первых, а во-вторых, почему мы тогда так глупо поссорились.

— Не помню никакой ссоры.

— Зато я помню! Отлично помню! Как и то, что моя сестра Зельда умерла от удушья четырнадцатого апреля 1965 года.

Наступило долгое томительное молчание.

— Я перевернула ее на живот, похлопала по спине. Я видела, так делают, когда подавишься. Но больше я ничего не умела. Зельда била ногами, извивалась… Помню резкий звук — будто пукнул кто. Я думала, что Зельда или сама я с натуги. Только дело в другом. Это лопнула блузка у меня под мышками, когда я сестру переворачивала… Потом она задергалась еще сильнее. Смотрю, а лицо у нее в подушку зарылось. Ведь задохнется, думаю. А папа с мамой придут, скажут, что это я ее задушила, скажут: ТЫ ЕЕ НЕНАВИДЕЛА. И БУДУТ ПРАВЫ. СКАЖУТ: ТЫ ДАВНО ЖДАЛА ЕЕ СМЕРТИ, и опять-таки, верно. Ведь когда я увидела, как ходуном ходит ее тело на постели, то сразу подумала: НУ, ВОТ И ХОРОШО, ЗЕЛЬДА ЗАДОХНЕТСЯ, И ВСЕ МУКИ КОНЧАТСЯ. Я снова ее на спину перевернула. Лицо у нее почернело, глаза выкатились, шея — что свитые жгуты. Скоро она умерла. Я бросилась из комнаты, как слепая, наткнулась на стену, сбила картину на пол — Зельдину любимую: портрет Великого и Ужасного из «Волшебника Изумрудного города». Зельда «л» не выговаривала, у нее получалось: «Веуикий и ужасный». Мама даже в раму под стекло портрет поместила, потому что… потому что это Зельдин любимый герой… Так вот, картина упала, стекло разбилось, я закричала, подумала, что это ее дух за мной явился, и тоже меня ненавидит, только ведь дух-то к постели не прикован… вот я и закричала. Выбежала из дома. «Зельда умерла! Зельда умерла!» Соседи повыскакивали, смотрят: я бегу по улице, блузка под мышкой порвана, ору благим матом… вроде плачу. Но мне-то помнится, что я смеялась. Да, Луис, я, кажется, смеялась.

— Только похвалю, если так.

— Не шути этим, — отрезала Рейчел убежденно. Ведь сейчас она снова и снова переживала прошлое потрясение. Луис промолчал. Дай Бог, чтобы она наконец отделалась от страшных, навязчивых воспоминаний, только вот этот, последний эпизод, ей никогда не забыть. Луис Крид, хотя и не занимался психоанализом, знал, что в каждом человеке сокрыты стародавние воспоминания. Как ржавые, но острые занозы торчат они в памяти, колют при каждом прикосновении, но люди все равно раз за разом хватаются за них, пытаются вытащить целиком. И сегодня Рейчел почти что вытащила эту занозу. Впрочем, у нее, скорее, это подобно больному гнилому зубу, уже почерневшему, зловонному. Почти вытащила, осталась лишь маленькая, но ядовитая частичка, осколочек. Бог даст, это больше никак не проявится, разве что в самых отдаленных уголках сновидений. Невероятно, непостижимо, как она справилась, освободилась от такого бремени. Честь и хвала ее мужеству! Луис с благоговением смотрел на жену. Как хотелось поддержать, ободрить ее.

Он привстал, включил свет.

— Ну как же тебя не похвалить! Молодчина! А твоих родителей я после этого еще больше невзлюблю. Нельзя было тебя одну с больной оставлять. Понимаешь, Рейчел, нельзя!

— Но ведь Пасха все-таки, — по-детски, словно ей и сейчас столько же лет, как и в тот ужасный день, попыталась оправдать родителей Рейчел.

— Да хоть Судный День! — хриплым и сдавленным от злости голосом проговорил Луис. Рейчел даже вздрогнула. А Луису вспомнились его студентки-санитарки, которым в первый же рабочий день выпало тяжкое испытание — на их глазах умирал Виктор Паскоу. На следующий день одна из санитарок, коренастая, крепкая — Карла Шейверс, — пришла на работу как ни в чем не бывало, даже Чарлтон поразилась ее спокойствию и хладнокровию. Вторую санитарку в лазарете больше не видели. Луис не винил ее, даже не удивился ее бегству.

А почему, кстати, не было сестры-сиделки в доме Гольдманов? Почему родители ушли, бросив, да, именно бросив восьмилетнюю дочь. Оставили ее один на один с умирающей сестрой, и к тому же, вероятно, повредившейся в рассудке. Почему?! Видите ли, у них великий праздник — Пасха. А изысканной Доре Гольдман так осточертела вонь в доме, что захотелось хоть немного отвлечься. А присматривать за сестрой оставили маленькую Рейчел — косички-хвостики, матроска навыпуск, восемь лет от роду. Ее оставили дома! Ей вонь не надоела! Зачем, спрашивается, каждый год ее отправляли в скаутские лагеря, где суровые, спартанские условия? Да затем, чтобы потом ей легче было выносить все тяготы дома при умирающей, ополоумевшей сестре! Ах, десять костюмчиков для Гейджа, ах, шесть платьиц для Элли. Ах, я оплачу твою учебу в колледже, только оставь мою дочь в покое!.. Но что-то папа Гольдман не размахивал своей жирной чековой книжкой, когда умирала его старшая дочь, а младшая оставалась при ней одна-одинешенька! Что, сукин сын, пожалел денег на сиделку?..

Луис слез с постели.

— Ты куда? — встрепенулась Рейчел.

— Принесу тебе снотворного.

— Но я таблеток не принимаю.

— Сегодня примешь.

Она послушалась и продолжала рассказывать, но уже спокойнее: таблетка делала свое дело.

Сосед приметил ее за деревом. Девочка сидела на корточках и все кричала: «Зельда умерла! Зельда умерла!» Из носа сочилась кровь. И руки, и матроска — все в крови. Сосед вызвал «Скорую помощь», по телефону стал разыскивать старших Гольдманов. Когда кровь остановили, напоили девочку чаем, дали две таблетки аспирина, она вспомнила, что родители, кажется, поехали в гости к мистеру и миссис Каброн — те жили в другом конце города. Питер Каброн служил у Гольдмана бухгалтером.

К вечеру в доме произошли большие перемены. Увезли Зельду. Ее комнату вымыли и продезинфицировали, вынесли всю мебель. Много позже Дора Гольдман обосновалась там со своей швейной машинкой.

В ту же ночь Рейчел начали мучить кошмары. Проснувшись в два часа ночи девочка позвала маму и тут же с ужасом обнаружила, что не может повернуться! Спину пронзила страшная боль. Видно, переворачивая Зельду, Рейчел потянула мышцы. Конечно, в критические минуты, за счет выброса в кровь адреналина, силы удесятеряются, и Рейчел сумела приподнять и перевернуть сестру, правда, усилие было столь велико, что лопнул рукав под мышками.