Сергей Зюзин - Не стать упырём. Зло из глубины веков Страница 56

В ту же ночь я ушёл из дома, – рассказывал он далее. – Потому что ближе к утру мне нестерпимо захотелось человеческой крови. О выпитой почти только что из моей матери я уже и не помнил, ибо она послужила не для того, чтобы меня насытить, но чтоб завершить моё перерождение. Чувство голода буквально погнало меня из дома. Все мысли были только об одном – поскорее насытиться. Крови! Крови! Причём, мне было абсолютно всё равно, русича это будет кровь или кого-нибудь другого. То ли мать моя чего-то не доколдовала, то ли она так и рассчитывала, что оставшись в этих землях, всё равно больше всего я буду убивать именно их. Не знаю. В общем, в эту же ночь я выпил кровь у четверых где-то задержавшихся и заночевавших в поле под телегой мужиков. Как я ею наслаждался! Это был, пожалуй, самый вкусный ужин во всей моей жизни. Наверное, потому, что это было моё первое утоление голода. И вот, начиная с этой охоты, я стал выслеживать кровавых каждую ночь.

Я буквально упивался их кровью, – голос Убыра стал очень возбуждён, выдавая, насколько собственный рассказ его захватывал, – и с каждой ночью мне это нравилось всё больше и больше. Я нападал на них и нападал, хотя уже и давно не чувствовал чувства голода. Я словно обезумел – за одну ночь я умерщвлял по нескольку кровавых, по одному в каждой из «принимавших» меня деревень…

Сказав последнее, Убыр зевнул и на какое-то время замолчал, словно припоминая получше то, о чём рассказывал.

Охотясь на них, – снова заговорил он, встретившись глазами с шокированной, с каждой минутой всё больше, его рассказом Амирой, – я абсолютно не замечал, как среди кровавых распространялись обо мне слухи. Слухи, которые, стремительно обрастая домыслами и порождая множество нелепых суеверий, сеяли панику. Люди стали обвешивать в своих жилищах и натирать всё чесноком, среди них расползалось поверье, что если меня не пригласить в дом, то я не смогу туда войти. Они полагали, что за их кровью охотится целое сообщество созданий чёрных сил, внешне словно скопированных с них, которых они прозвали, словно как-то пронюхав обо мне, словом, очень схожим по звучанию с моим именем – упыри. Какое-то время спустя они даже стали подозревать в упырстве, как они сами же и выражались, друг друга! До чего доходило, – считалось, что если беременной женщине перебежит дорогу чёрная кошка, у неё непременно родится упырь! Хоть я и творил всё это один. Ха! А я… Я смотрел на всё это и не мог насытиться своей властью над этими несчастными. А когда вспоминал рассказы матери о том, что в битве с ними погибли мои отец и братья, то начинал презирать последних за их слабость. Как можно было оказаться побеждёнными такими немощными врагами?

Снова посмотрев на Амиру, Убыр усмехнулся.

С каждым днём мне всё меньше и меньше помнились слова матери о том, что цель всей моей бесконечной жизни на этих землях – это месть русичам. Моей бедной родительнице просто повезло, – хотя, я говорил, может, она просто всё так просчитала, – что её и мои интересы совпали. Ей хотелось, чтобы я убивал одного за другим живущих здесь кровавых, мстя им за смерть моих отца и братьев, и я нёс им погибель, хотя и всего лишь потому, что просто хотел выпить их кровь.

При последних словах хозяина подземелья Амире показалось, что во взгляде его промелькнули кровожадные искры.

Так продолжалось довольно долго. Наконец, – это случилось по прошествии не меньше века с момента моей первой охоты, – пришла пора, когда мне захотелось, чтобы у меня появились подданные. Одному стало как-то… Одиноко, что ли! И я решил испытать одно из своих, заложенных в меня пятидесятилетним колдовством матери, знаний. О том, как создавать себе подобных, хотя и с гораздо меньшей, чем у меня самого, силой. Той же ночью, когда я принял это решение, я не выпил у одного из мною укушенных кровавых до конца кровь. После чего провёл над его телом обряд по возрождению его схожим по своей сути и способностям со мной. Этим же обрядом я сделал так, что с той ночи все не выпитые до конца кровавые стали перерождаться в моих рабов. Получившимся же после того обряда первым мне подобным был Степан…

Степан? – переспросила Амира, конечно же не знавшая имени приведшего её туда упыря.

Это тот самый мой раб, что тебя сюда привёл. Я напал на него на околице его же деревни, когда он поздним вечером, точнее даже сказать ночью, возвращался с работы в усадьбе своего барина. Не допив его кровь, там же и бросил… А на четвёртую ночь после похорон, завершая его перерождение, пришёл к могиле и позвал. Когда же он с моей помощью выбрался из земли, как он стал рассыпаться в благодарностях по поводу того, что я его оживил! Он и рабом моим стать согласился абсолютно без размышлений и оговорок, особенно когда узнал, что став им, уже никогда не умрёт. С него всё и началось. Число моих подданных стало стремительно расти, ведь не проходило и ночи, чтобы я, он и все другие из моих, переродившихся, подобно Степану, и выбравшихся из могил рабов, не «приглашали» к себе каждый по нескольку кровавых.

Увы, – вздохнул Убыр, – среди последних чаще попадались такие, кто даже после такого физического перерождения ни за что не соглашался мне покориться, предпочитая смерть, и с такими я легко и безо всяких сожалений расставался. Впрочем, было много и таких, кто совершенно без сомнений со мной оставался, и благодаря им уже через пол-века, не более, после появления у меня Степана других в этих землях развелось столько, что здешние кровавые впали в почти безудержную панику.

Но потом, – голос Повелителя упырей звучал в тишине подземелья гулко, – самые смелые и умные из них стали пытаться мне противостоять. Подумать только, они даже стали собирать сведения о том, как можно было мне и моим рабам сопротивляться! Более того, совсем скоро люди тоже начали за нами охотиться!

Лицо Убыра помрачнело. Вздохнув, он снова на какое-то время замолчал. Видно, ему было нелегко обо всём этом вспоминать.

Дошло до того, что сопротивлявшиеся нам кровавые стали объединяться. На Руси было создано так называемое монашеское братство по очищению земель русских от упырей, – при последних словах голос Убыра стал похож на рычание зверя. – Вот уж кто доставил мне такую кучу хлопот, что…

Не договорив, Убыр снова замолчал, словно собираясь с силами для дальнейшего повествования. Впрочем, всего через несколько мгновений он продолжал:

Казалось бы, что они могли, простые кровавые? Но нет! Скольких рабов я из-за них не досчитался!

И всё бы ничего, – хозяин подземелья скрипнул зубами, – да только однажды этим «братьям» удалось захватить и меня!

При последних его словах Амира увидела, как лицо упырского Повелителя исказилось злобой.

К тому времени в борьбе с нами они уже успели порядком поднатореть. Это стало ясно из того, что монахи те всё-таки нашли какое-то очень сильное заклятие, которое смогло меня на какое-то время полностью обездвижить. Что стало почти что их победой.

Это случилось в конце XVIII века по вашему, кровавых, летоисчислению. На Руси тогда уже вовсю свирепствовало, иначе и не скажешь, упомянутое монашеское братство. В ту роковую ночь мне довелось здесь, в этом огромном городе кровавых-русичей, в одной из общин моих рабов, учинять расправу, – чересчур уж много стал о себе думать их предводитель. И, надо же было такому случиться, как раз в эту ночь на подземелье только что обезглавленной мной общины напало сборище тех самых монахов! В общем, как я уже сказал, у них тогда получилось меня, как это сейчас говорят среди кровавых, вырубить. А потом… Потом, видно, поняв, что я не из рядовых членов той общины, а может даже как-то догадавшись, кто я такой на самом деле, они не стали вбивать мне в сердце, как остальным попавшимся к ним тогда в руки другим, простой серебряный кол. Как не стали ни отсекать головы, ни предавать огню. Вместо этого они отвезли меня в специально приготовленное ими для расправ над непростыми другими место и, собрав туда самых сильных своих ведунов, – об этом я узнал спустя века, как и о том, что они тогда и в самом деле подозревали, кто я такой, – провели надо мной мощный убийственный обряд, окончанием которого оказалось вбивание мне в грудь серебряного кола, заговорённого особыми заклинаниями, и закапывание меня в землю.

Мне посчастливилось, что они проделали тогда со мной последнее. Так, видно, было в том обряде положено. Это и стало их просчётом. Для меня же оказалось неслыханным везением, ведь они запросто могли надумать меня сжечь! Как, наверняка, сделали со всеми остальными другими, кого «накрыли» в ту ночь в подземелье их общины вместе со мной, ведь к тому времени они уже вовсю творили такое с моими подданными, кому не посчастливилось к ним попасться. Видно, те из «братьев», что придумали для меня тот обряд, боялись, как бы я не возродился из пепла! – Убыр зло засмеялся. – Подземелье же, причём, любое, даже когда я просто зарыт в землю, как это случилось в ту чёрную ночь, для меня издревле было всё равно, что для рыбы вода. И я уцелел. Спустя где-то век, не меньше, я пришёл в земле в себя и, собравшись с силами, смог, хоть и с трудом, добраться до одного из своих, расположенных поблизости, подземелий, где, ещё немного отлежавшись, начал пробовать вытащить из груди ужасный и мерзкий кол одолевших меня тогда монахов.