Кирилл Клерон - Вампиры в Москве Страница 56

Выехав из тупика, беглецы немного сбавили темп — странно, когда карета несется с такой скоростью. Степенность — вот что не вызывает подозрений. К тому же их никто не преследовал.

Десятки бандитов, выпущенных из своих камер, воевали с тюремщиками. Острог пылал и небо на юго-востоке города было окрашено заревом.

На via Lombardi стали попадаться поздние прохожие и встречные экипажи, размеренно цокающие по мокрой мостовой. Проследовала большая группа вооруженных карабинеров, которым испортили окончание праздников. Санду притормозил и поинтересовался у командира сонных солдат:

— Куда торопитесь?

— Бунт в остроге Армито. Могли вырваться смертники, а им терять нечего. Так что будьте аккуратнее.

Санду поблагодарил за информацию поехал в сторону Ардженто. Из окна в грязь полетели маски Арлекино, Коломбины, Пульчинеллы. Маскарад окончен.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

МОСКВА, 1991

ТРИ ЛЮБВИ, ТРИ СТЫДА

Три вещи отчаянно любил товарищ Лакьюнов и в должности председателя, и в менее заметных, и за все три любви ему было невероятно стыдно:

— коммунизм любил за красивую идею и стыдился за бездарную реализацию, за предателя горбатого Мишку, за сталинские репрессии…

— женщин любил за большие груди и стыдился за свою слабую эрекцию, за верную жену и за то, что не звери ведь…

— стихи любил за сочные рифмы и стыдился, что такой солидный, с большим партийным стажем, а такими глупостями занимается…

Любовь, любая любовь, вещь сугубо интимная, любовь вообще можно назвать вещью. Ей не хочется делиться ни с кем, но иногда она встает поперек горла, как рыбья кость. Вот тогда-то нужны близкие друзья, чтобы в трудную минуту поведать им, о чем душа тоскует, задать самые нелицеприятные вопросы и получить самые честные ответы.

Тихим и незаметным апрельским вечером, когда календарная весна еще даже не на равных тягалась с реальной зимой, Лакьюнов имел все шансы получить только честные ответы, ибо принимал своего давнего дружка, товарища Вязова. Прямой, как линия электропередач и бесхитростный, как палено, бывший пехотинец, он стал министром обороны огромной страны, чудом избежав многочисленных междоусобных дрязг и интриг. А все благодаря фирменному рецепту — избегать скользких тем. Как начинаются странные беседы, с двойным дном и задним смыслом, рот на замок и ни-ни. И пусть себе считают чурбаном и тугодумом — главное, чтобы военный костюмчик сидел.

Два друга удобно устроились в креслах в кабинете Лакьюнова, пили армянский коньяк десятилетней выдержки.

— Твое здоровье!

— И вам того же с кисточкой!

Они закусывали свежайшими и вкуснейшими рижскими конфетами и спрашивали друг друга исключительно о болячках:

— Вяз, как давление?

— В норме, как в откатнике пушки. Только левое веко иногда дергается. А что у тебя.

— Для моего возраста не так уж плохо. Только ноги по утрам сильно немеют.

— А ты растирай их спиртиком…

После трех рюмок вопросы любопытного Лакьюнова стали позаковыристее:

— Вяз, скажи, мы кто, коммунисты или коммуняки?

— Коммунисты!

— А Мишка Горбатый, он кто?

Вязов напрягся. Казалось, на его лбу отпечаталось, как мозги сбились в кучку на экстренное совещание:

(— не ловушка ли? не проверка ли на лояльность, как Андропов уважал, напоил, жучила, а теперь думает язык развязать, может и магнитофончик зарядил…)

Вязов сжал зубы, как партизан на допросе и по всему телу выступило такое количество пота, словно роет окопы в Египетской пустыне в жаркий день. Впрочем, на конкретном ответе Лука и не настаивал.

Еще через три рюмки партийные проблемы ушли на задний фланг, где и растворились. На смену пришли беседы… да, именно о них, о бабах. А что, разве не мужики собрались?! Да еще какие бравые!

— Вяз, а помнишь ли официантку из столовки в Высшей Партийной, ох и ядреный бабец…

— Да уж как не помнить…

— Да, сиськи у нее сладкие, что два астраханских арбуза, и родинка под левым соском, как черная семечка. Аппетитнейшая барышня… Всю жизнь бы в нее…

— Ух черт, уж не разведчик ли ты?

— С чего это?

— Да такие пикантные подробности про родинку откуда тебе известны?

— Вяз, а голова у тебя есть, или только головка? Или ты министр без головы.

Вязов обиделся и надулся.

— Да не дуйся ты, а пораскинь мозгами, откуда мне это может быть известно?

— Рассказал кто?

— Нет, ты еще подумай

От неожиданной догадки главный оборонщик аж покраснел:

— Как, неужели…

— Вот тебе и неужели. Не ты один такой шустрый.

— Вот ведь б…!

— Да все они…

Еще через три рюмашки бабы тоже изрядно надоели. Ну действительно, извини-подвинься, сколько можно им перемалывать косточки да в трусы залезать — все время одно и тоже! Так Лакьюнов плавно перешел к своему последнему стыду, самому интимному. На эту тему говорить мог только он, ибо Вязовского «поэтического дарования» хватало только на роль слушателя.

— Вот ты послушай, вояка, какой классный шедеврик я давеча придумал, не очень-то еще доработан…

— Да хватит тебе притворяться и ломаться, как красна девица — читай, наливай, ложись! ( и кто сказал, что у вояк нет чувства юмора?!)

— А от страха ты случаем не помрешь?! Это не пиф-паф, не ать-два, это о вампирах, которые кровь по ночам сосут.

— Мою кровь по ночам сосут только комары да телефонные звонки, — Вязов многозначительно поднял указательный палец вверх:

— Ему все какие-то идеи в голову приходят, все чего-то перестраивать собирается. Ну я и думаю, а с утра нельзя ли умными мыслями поделиться? Утро, оно ведь мудренее…

— Военным думать по уставу не положено. И вообще, ты не очень-то почтителен…

Вязов снова напрягся. Подальше бы от этого льда держаться. А то, не ровен час, поскользнешься и шею сломаешь. Или под воду бултых\ Тут ведь хитрым и опытным политиком надо быть, а какой из него политик… Он, кстати, знает, какой — как из вчерашней кирзухи взрывчатка:

— Давай читай, все равно делать нечего…

Луку не особо вдохновило столь наплевательское отношение к своему творчеству, но ведь пятую ночь подряд жена наверняка откажется слушать ЧАС ВАМПИРА, а ему так хотелось аудитории, хотя бы такой — xo! — дубоватой.

Довольный автор погасил свет, дабы основательнее пробрало, зажег свечи и начал читать с выражением, глухим и хриплым голосом, полностью соответствующим тематике.

В час ночной, в подлунном миреНе найти цвета сапфираИзумруда, хрусталяВ час ночной ты ищешь зряВсе покрыто страха сажейДержит всех тот страх под стражейНехороший черный цветСводит краски все на нетВ час ночной в подлунном миреНачинают пир вампирыВ души робкие глядятРазливая страха ядТы забился в лапах ночиДушит ночь и ночь гогочетНапрягая тщетно слухЖдешь, когда споет петухНо недаром, ох недаромВ мире новом, в мире старомВсе боятся темноты —И герой, и вор, и ты.Да и ты подчас трепещешьВидя ночи страшной клещиЧто за скрежет у дверейНебо, осветись скорей!Но не срок в объятьях солнцаУтра лучиком колотьсяТы ждешь дня, как наркоманШанс дождаться очень малВедь есть час в подлунном миреКогда правят пир вампирыЗубы — острые ножиПрячься, смолкни и дрожиИ молись любому богуНе изведать ночь до срокаМожешь выть или оратьЗвать земную благодатьНо одно то всем известноВ темноте тебе не местоТы так слаб и ты один —Так скорее уходиВ час ночной в подлунном миреНе поможет и порфираНи кинжал, ни герб, ни крестНи веселье злачных местВо дворце иль казематеНет защиты и плевать имСколько благ от завтра ждешьТы проснешься, коль уснешь?Это как ночи угодноТы кричишь от страха потныйНо никто не слышит крикЕсли в дверь вампир проникИ найдут тебя под утроСном уснувшим беспробуднымИ под ранкой, на груди:Встал у ночи на пути

Как ни тяжело далось Вязову испытание большой поэзией, он стойко продержался до конца и даже умудрился выдавить вздох восхищения.