Лорел Гамильтон - Обсидиановая бабочка Страница 57

Что именно должно произойти, я не знала, но догадывалась. Этот мужчина будет наказан за то, что выбрал из публики ликантропа, а не человека. Но я – человек, уж по крайней мере не ликантроп. И я не могу допустить, чтобы его искромсали, даже если я тем самым выдам себя. В самом деле не могу?

Я слегка тронула жреца за руку.

– Что ты собираешься с ним делать?

Он глянул на меня – от игры теней его глаза показались глубокими гротами.

– Наказать.

Я чуть сильнее сжала пальцы, пытаясь сквозь податливую мягкость перьев ощутить плоть.

– Я только хочу знать, что ему не перережут горло и вообще ничего такого не сделают.

– Что делаю я с нашими людьми, это мое дело, а не твое.

Он сделал свой выговор с такой убедительной интонацией, что я убрала руку. Но теперь меня беспокоило, как же он все-таки поступит. Черт бы побрал Эдуарда с его идеей инкогнито. Никогда я этого не умела – притворяться. Всегда реальность разоблачала мою легенду.

Жрец приставил острие к щеке ягуара. В лице коленопреклоненного не было страха, ничего, только жутковатая безмятежность, от которой у меня перехватило горло, и холодок страха побежал по спине. Черт побери, на дух ненавижу фанатиков-изуверов, и вот тебе, пожалуйста.

– Постой, – сказала я.

– Не вмешивайся, – ответил жрец.

– Я не ликантроп!

– Ложь во спасение незнакомца.

Чистейшее презрение слышалось в этом голосе.

– Я не лгу.

– Сезар! – позвал жрец.

Он появился, как отлично вышколенный пес на зов хозяина. Может, я к нему несправедлива, но у меня не слишком благодушное было настроение. Если я разоблачу нашу легенду, скажу, кто я, то, возможно, и подорву какие-то планы Эдуарда. Не исключено, что, раскрыв себя, я поставлю нас в опасное положение, не знаю. Эдуард скупо делился со мною планами, и я это ему сегодня припомню, когда вечер кончится, но сейчас главное – безопасность. Стоит ли ценой наших жизней спасать чужого человека от порезов? Нет. А спасение незнакомца от смерти стоит того, чтобы рисковать жизнью? Может быть. Столько у меня было вопросов без ответов, а настоящей информации – с гулькин нос, так что уже, наверное, мозговые клетки начинали перегорать от постоянных раздумий над всем тем, что мне неизвестно.

Сезар появился рядом со мной, подальше от жреца. По-моему, он заметил лезвие.

– Что он сделал?

– Он ее выбрал из публики и не учуял ее зверя, – объяснил жрец.

– У меня нет зверя, – возразила я.

Сезар засмеялся, и засмеялся слишком громко. Он тут же прикрыл рот рукой, будто напоминая самому себе, что надо тише.

– Я видел в твоем лице голод.

Это слово он произнес так, будто надо было писать прописными буквами. Отлично, еще одно слово из сленга оборотней.

Я прикинула, как рассказать покороче, не потеряв смысла. Пришлось начинать два раза, пока я наконец сказала:

– Слишком много. Изложу коротко.

Я даже попыталась изобразить испанский акцент.

Лицо жреца выражало скуку и недовольство. Он не понял ссылки на фильм. А Сезар подавил еще один смешок – он, наверное, видел «Принцессу-невесту».

Жрец повернулся к коленопреклоненному, будто выбросив меня из головы. И взрезал ему щеку. Тонкий порез разошелся, струйками по темной коже потекла кровь.

– Черт побери! – сказала я.

Он приложил нож к другой щеке оборотня. Я поймала его за запястье.

– Пожалуйста, выслушай!

Темные глаза жреца обратились ко мне.

– Сезар, – позвал он.

– Я тебе не кот, которых ты зовешь.

Темный взгляд жреца перешел с меня на стоящего рядом Сезара:

– Смотри, Сезар, как бы спектакль не стал реальностью.

Это была угроза, хотя я не до конца поняла ее значение, но в интонации сомневаться не приходилось.

– Она только просит права говорить, господин. Разве это слишком много?

– Она еще и трогает меня.

Они оба уставились на мои пальцы у него на запястье.

– Я отпущу, если ты пообещаешь, что не будешь его резать, пока не выслушаешь меня.

Его взгляд задержался на мне, и я ощутила, как грохочет его сила, извергаясь на меня. Почти физически я чувствовала, как вибрирует его рука у меня под пальцами.

– Я не могу допустить, чтобы его исполосовали за то, в чем он не виноват.

Жрец не произнес ни слова, но я почуяла движение позади – это был не Сезар, потому что он повернулся туда. Я оглянулась и увидела двух оборотней-ягуаров, идущих к нам. Вряд ли они хотели причинить мне вред – просто не дать вмешиваться. Я обернулась к жрецу, посмотрела ему в глаза и отпустила его руку. За доли секунды мне надо было решить, вытаскивать нож или пистолет. Они не собирались меня убивать, и я как минимум могла ответить аналогичной любезностью. Я вытащила нож, держа его у ноги, стараясь не особенно бросаться в глаза. Значит, нож, а не пистолет. Дай Бог, чтобы я не ошиблась.

Один из ягуаров был загорелый и синеглазый, другой – афроамериканец, которого я первым заметила в клубе, и лицо его резко контрастировало с бледным пятнистым мехом. Они шли ко мне в клубах энергии и чуть-чуть порыкивали, слабо намекая на угрозу. От этого звука у меня волосы на затылке встали дыбом. Я попятилась, оставив между собой и ягуарами коленопреклоненного.

Жрец приставил обсидиановое лезвие к правой щеке оборотня, но резать еще не начал.

– Ты только собираешься разрезать ему щеки, и все? Больше ничего не будет?

Острие вонзилось в щеку. Даже в темноте засверкали первые капли и, как темные драгоценности, покатились на пол.

– Если ты собираешься лишь слегка его порезать, то ничего страшного. Мне только не хотелось, чтобы его изувечили или убили за то, чего он не мог знать.

Жрец на сей раз повел лезвие медленнее. Кажется, я только хуже сделала. И я сказала об этом вслух:

– Я что, только хуже делаю?

Ближайшая ко мне щека начала заживать, кожа затягивалась на глазах. У меня мелькнула мысль. Я шагнула к жрецу и коленопреклоненному ягуару, приглядывая за теми двумя, что шли к нам, но они остановились и только наблюдали. Они меня заставили отступить, может, только это им и полагалось сделать.

Взяв человека за подбородок, я повернула его лицом к себе. Вторая щека уже полностью зажила. Никогда не видела обсидианового лезвия в работе и не знала, действует ли оно как серебро. Лезвие оказалось безвредным – оборотень залечил раны. Жрец все еще держал нож в поднятой руке.

Публика разразилась громовыми аплодисментами. Актеры уходили с белого экрана, представление почти закончилось, и все повернулись туда на шум, даже жрец. Я приложила палец к острию обсидианового клинка и нажала. Острие было как стекло, боль – резкой и мгновенной. Зашипев, я отдернула руку.