Дэн Симмонс - Лето ночи Страница 58

Мальчик вскочил на ноги, схватил бейсбольную рукавицу и кубарем скатился по лестнице. Деревянные ступени сделали его шаги почти неслышными.

Обычно дверь Мемо оставляли чуть приоткрытой. Сейчас она была захлопнута наглухо.

Почти готовый к тому, что дверь окажется запертой изнутри – вещь невозможная, если Мемо была одна в комнате – Майк долю секунды помедлил подле двери, касаясь ее пальцами, как пожарник, ощущающий жар бушующего за деревянной стеной пламени. Рукавица висела у него через плечо, и он был готов пустить ее в дело в любую минуту.

Внутри было достаточно светло, чтобы увидеть, что комната пуста, совершенно пуста за исключением бугорка под одеялом, который был Мемо, разложенных на столе и развешанных по стенам фотоснимков, флакончиков из-под лекарств на специально купленном медицинском столике, любимого дедушкиного кресла, стоящего в углу, старого радио, которое все еще работало… Все было как обычно.

Но даже сейчас, когда он стоял, зажав в руке рукавицу и готовый к бою с неизвестным врагом, Майк чувствовал, что здесь они с Мемо не одни. Холодный поток ветра вился и струился вокруг него, водоворот ледяного, вонючего воздуха. Однажды Майк чистил у миссис Мун холодильник, в котором она держала кур и мясной фарш, после того, как у них в доме целых десять дней не было электричества. Сейчас запах был точно таким.

Майк выставил вперед рукавицу, хотя ледяной поток окутывал его, холодные пальцы словно щекотали его живот и спину там, где их не прикрывала короткая пижама, чей-то мертвый рот дул ему в шею, смрадное дыхание щекотало его щеки, словно в дюйме от лица Майка было чужое, невидимое лицо, извергающее на него тление могилы.

Майк выругался и ткнул рукавицей в темноту. Ветер завыл и до мальчика донесся чей-то стон, будто какой-то черный человек зашипел ему в ухо. Разбросанные по комнате бумаги не шелохнулись. Снаружи не доносилось ни звука, только слабо шелестели колосья в полях за домами.

Майк поперхнулся новым ругательством, но еще раз ткнул перед собой рукавицей, теперь держа ее обеими руками. Он стоял в центре комнаты в позе, которая представляла нечто среднее между позой отбивающего и стойкой боксера. Гадкий ветер будто съежился и укрылся в самом дальнем углу, Майк шагнул туда, но оглянувшись через плечо, увидел бледное лицо Мемо на подушке и вернулся. К ней. Что бы там не кружило вокруг него.

Он нагнулся над Мемо, теперь его щека ощущала ее сухое дыхание – по крайней мере, он знал, что она жива – и попытался защитить ее от холода своим телом.

Послышался вой ветра, прозвучавший как чей-то тихий смех и холод шмыгнул в раскрытое окно, как бывает когда черный водоворот воды исчезает в стоке трубы.

Внезапно вспыхнул свет в лампе, ее шипящее пламя и танцующие золотые отблески заставили Майка испуганно вскочить на ноги. Сердце у него чуть не выскакивало из груди. Он застыл с поднятой рукавицей, ожидая нападения.

Но холод исчез. Теперь в открытое окно лился теплый июньский ветерок и слышалось стрекотание внезапно воскресших кузнечиков, шорох листьев.

Майк обернулся к кровати и присел рядом с Мемо. Ее глаза были широко распахнуты, и казались совершенно черными и влажными. Он наклонился вперед и коснулся ее щеки теплой ладонью.

– Ты в порядке, Мемо? – спросил он.

Иногда она понимала вопросы и давала на них ответы: одно мигание означало «да», два – «нет». В некоторые дни и такого разговора не получалось.

Одно мигание. Да.

Майк почувствовал, как взволнованно забилось у него сердце. Так много времени прошло с тех пор, как Мемо говорила с ним… Даже таким несчастным способом.

Во рту у мальчика пересохло. Он едва выговорил следующий вопрос.

– Ты чувствовала это?

Одно мигание.

– Здесь что-то было?

Одно мигание.

– Это было по-настоящему?

Одно мигание.

Майк перевел дух. Это было все равно, что говорить с мумией, если не считать миганий, да и те в этом призрачном свете казались ненастоящими. Он согласился бы отдать все что угодно, все что у него когда-нибудь будет в жизни, за то, чтобы Мемо могла поговорить с ним в эту минуту. Хоть на мгновение.

Он прочистил горло.

– Здесь было что-то плохое?

Одно мигание.

– Это было… Привидение?

Два мигания. Нет.

Майк заглянул ей в глаза. Между ответами она совсем не мигала. Это было все равно, что брать интервью у трупа.

Майк потряс головой, чтобы прогнать предательскую мысль.

– Это было… Это была смерть?

Одно мигание. Да.

Ответив, она закрыла глаза и Майк наклонился ниже, чтобы убедиться, что она еще жива, и затем нежно прикоснулся ладонью к ее щеке.

– Все нормально, Мемо, – прошептал он ей прямо в ухо. – Я буду рядом. Оно сегодня не вернется. Спи.

Он посидел на корточках рядом с кроватью, пока ее прерывистое, беспокойное дыхание не выровнялось и как-то не успокоилось. Тогда он встал, взял дедушкино кресло и пододвинул его к кровати. Качалка стояла гораздо ближе, но почему-то ему захотелось взять именно дедушкино кресло, и он уселся в него, бейсбольная рукавица все еще лежала на его плече. Майк твердо намеревался загородить Мемо от окна.

Чуть пораньше в тот же вечер, в полутора кварталах от дома Майка, Лоуренс и Дейл готовились ко сну.

Они только что посмотрели по телевизору «Морской Охотник» с Лойдом Бриджесом в главной роли. Фильм начинался в девять тридцать, это было единственное исключение, которое им позволяли делать из железного правила укладываться в девять часов. Сейчас они оба отправились наверх, первым шел Дейл, чтобы зажечь свет. Хотя было уже десять, слабый свет летних сумерек лился через окна.

Лежа в своих кроватях, которые стояли друг от друга на расстоянии восемнадцати дюймов, Дейл и Лоуренс еще несколько минут пошептались.

– Как это получается, что ты не боишься темноты? – тихо спросил Лоуренс.

Он лежал, крепко прижимая к себе своего плюшевого панду. Этого звереныша, которого Лоуренс упорно именовал «медвежонком», несмотря на уверения Дейла, что это именно панда, а ни какой не медвежонок, они когда-то давно выиграли в шуточном аттракционе в чикагском парке. Внешний вид игрушки претерпел с тех пор сильные изменения: один глаз-пуговица потерялся, левое ухо было почти начисто сжевано, мех кое-где вытерся, особенно в тех местах, на которые за шесть лет пришлась наибольшая доля объятий, черная нитка рта распустилась, придавая медвежонку странное выражение вечной ухмылки.

– Боялся темноты? – повторил Дейл. – Но здесь не темно. Ночник включен.

– Ты же знаешь, о чем я.

Дейл и в самом деле знал, о чем говорит его младший брат. И знал, как трудно Лоуренсу признаться в своих страхах. В течение дня его восьмилетний братишка не боялся ровным счетом ничего. А ночью он обычно просил Дейла подержать его руку, пока он не заснет.