Наталия Земская - Анти-Авелин Страница 58

С тех пор Клод Дангон трудился в художественной мастерской при шелковой мануфактуре, изо всех сил стараясь оправдать надежды отца.

– Вот мы и пришли.

Старуха без лишних приглашений зашагала в дом. Войдя в комнату, где лежала Мария, она, почти уткнувшись носом в тело бездыханной роженицы, начала внимательно оглядывать ее с ног до головы. Клод Дангон в это время малодушно топтался в дверях.

– Подойди ко мне, – скомандовала старуха.

На непослушных ногах молодой папаша приблизился к залитой кровью лавке. Уже привычным движением старуха дорвала край его рубахи и, задрав подол окровавленного подъюбника Марии, умелыми движениями начла обтирать ее бедра. Комната наполнилась сладким запахом крови, от которого у Клода закружилась голова, и он крепче прижал к себе девочку, боясь выронить ее из рук.

– Хорошо, – прокомментировала старуха.

– Хорошо? – переспросил Клод сдавленным от тошнотворного удушья голосом.

– Кровь остановилась.

– Она жива? Она будет жить?

Старуха развернулась к Клоду и, присев на самый край лавки, окинула его своим прищуренным взглядом:

– Безверие убивает людей чаще, чем болезни и голод. Все зависит от тебя и от твоей расторопности.

Удивительные свойства этой старой женщины снова подействовали на Клода Дангона. Тошнота отступила, ватное тело стало пружинистым, а разум захотел действовать:

– Что я должен сделать?

– Разведи большой костер во дворе. Найди два больших котла, таким размером, чтобы их не мог обнять руками взрослый человек. В одном вскипяти воду, в другом вода должна быть студеной, и найди помощников, которые эту воду будут постоянно менять. Ну! Пошевеливайся! Девочку оставь мне.

Скинув с себя оковы удрученности и окрыленный надеждой, Клод Дангон выбежал на улицу, чтобы стуками в дверь и призывами о помощи всколыхнуть своих друзей и соседей на добрые поступки во имя спасения самых родных ему душ.

Удивительные люди всегда населяли, и по сей день обитают в старом добром Лионе. С давних времен заезжие торговцы и путешественники отмечали небывалую сплоченность и отзывчивость горожан. В этом городе всегда жили люди разного достатка и вероисповедования, что никогда не мешало им проявлять взаимовыручку и доброжелательность друг к другу.

Оставляя свои домашние дела, женщины выходили на улицу, неся в руках охапки хвороста. Мужчины дружной компанией отправились на сыроварню за котлами. Было тревожно и радостно.

Ближе к вечеру все указания старухи были выполнены. Один котел бурлил, поднимая клубы пара, а второй спешно наполнялся родниковой водой.

– А теперь, – командовала из дверей старуха, – все платья и ткани, какие только есть в доме, отмываем в холодной воде. Роженицу я раздену сама.

Во дворе началась суета. Весь скромный гардероб Марии и Клода, который только бережно проветривался их пращурами в двух, а может быть и в трех поколениях, был безжалостно утоплен в холодной воде, вместе с занавесками, салфетками и скатертями. А затем его так же безжалостно перетерли деревянными приспособлениями для стирки, и в довершение бросили в кипящую воду.

Горячую от кипятка ткань заносили в дом и, по указанию старухи, накрывали ею деревянные поверхности пола и домашней обстановки. После чего взбухшую древесину скоблили ножами и скребками, обнажая ее белесую первозданность. Дом посветлел и обновился. Травы из мешка старухи наполнили комнаты терпкой сладостью.

Уже в сумерках уставшие соседи закусили кукурузными лепешками разбавленное вино, кем-то заботливо доставленное во двор Клода Дангона, и стали разбредаться по домам, желая удачи ему и быстрейшего выздоровления его семейству.

Все стихло, вдалеке кричала какая-то ночная птица. Людская поддержка успокоила переживания. Звезды над головой Клода напоминали о вечной загробной жизни, а в его доме жизнь земная боролась за свое существование, невзирая на церковные посулы, что около звезд наконец-то все обретут абсолютное счастье.

Мария лежала на уцелевшем после чистки дома белье, – такая же бледная, как это полотно. Рядом сидела старуха, держа в руках плошку с варевом из козьего молока и трав. Приподняв голову бедняжки, она поднесла плошку к ее губам. В свете слабого огня Клоду показалось, что Мария глотнула.

На следующее утро Клод осторожно, чтобы не разбудить старуху, пробрался в комнату и, прогоняя от себя мысль – труп перед ним лежит, или живой человек – нагнулся к Марии и поцеловал ее в холодный лоб.

Уже развернувшись к выходу, он услышал звонкое:

– Стой! Подойди ко мне и нагнись.

На скамье в углу сидела, свесив ноги, старуха.

Клод подчинился. Как можно ближе наклонившись к ее лицу, будучи уверенный, что та хочет сказать ему что-то важное на ухо.

Старуха быстрым движением накинула ему на шею сооруженную из платка люльку, в которой лежал младенец.

– Мне с двумя не справиться. Возьмешь девочку с собой.

В голове Клода мелькнул когда-то наблюдаемый им образ молодых крестьянок, работающих в поле с такими же люльками на шее, на которых были видны желто-коричневые разводы от фекалий младенцев.

– Я не могу! – взмолился он.

– Можешь! Она тебе нужна. Я же вижу, – отрезала старуха и снова легла на скамейку. – Я молоко в кувшинчик надоила, возьмешь с собой. Специально не буди. Младенцы набирают силы во сне, а не во время бодрствования, как взрослые люди.

В художественной мастерской при мануфактуре царил строгий патриархат. Поговаривают, что однажды в мастерскую приехала знатная дама, чтобы увидеть, как идут работы по ее заказу. Но юбка ее платья, посаженная на железный каркас, оказалась настолько широка, что не давала ей возможности пройти между столами мастерской. Тогда расторопные подмастерья начали раздвигать столы, и один глиняный сосуд с краской опрокинулся как раз на то место, где на шелке была изображена госпожа в окружении своего семейства, в обрамлении вензелей и ангелочков. Мастерская в то время понесла огромные убытки, а неловкого сподручного выпороли чуть ли не до смерти.

Все, что смог в этом случае сделать раздосадованный хозяин в защиту своего дела и своих работников – это повесить на дверь мастерской изображение женской юбки, перечеркнутой двумя красными линиями.

Помявшись в нерешительности около двери мастерской, Клод шагнул в цех, стараясь держаться непринужденно, отчего начал смотреться еще нелепее. Стыдливым жестом прикрывая люльку на груди, он проследовал на свое место. В довершение ко всему удивленные взгляды работников сменились дружным хохотом, когда хозяин, выглянув из своей конторки, крикнул: