Клайв Баркер - Искусство Страница 59

– Нет.

– Да. Это значит, что она и есть любовь моей жизни. Ты сам только что сказал…

– Я сказал тебе: забудь.

– Но ведь она и есть моя любовь! О господи! Джо-Бет — любовь моей жизни!

– Все созданное Яффом слишком испорчено, чтобы его любить. Слишком опасно.

– Она самое прекрасное создание в мире.

– Она отказалась от тебя, — напомнил Флетчер.

– Я верну ее.

Теперь он видел образ Джо-Бет гораздо отчетливее, чем остров и море. Он потянулся к ней и от этого движения выскользнул из сознания отца. Вернулась тошнота, и с ней — солнечный свет, пробивавшийся через листву над его головой.

Он открыл глаза. Флетчер, кажется, держал его вплоть до этого момента, а теперь отпустил. Хови лежал на спине в траве.

Рука его от локтя до запястья онемела, а кисть распухла и стала раза в два больше. Боль была первым доказательством того, что он не спит. Второе доказательство — то, что он очнулся. Хови больше не сомневался: человек с волосами, завязанными в хвост, был реальным. Вероятно, и все его слова тоже были правдой. Флетчер действительно его отец, неважно, хорошо это или плохо. Когда Флетчер снова с ним заговорил, Хови поднял голову.

– Ты не понимаешь, в каком мы отчаянном положении. Если я не остановлю Яффа, он вторгнется в Субстанцию.

– Не хочу ничего знать, — сказал Хови.

– На тебе лежит ответственность. Я не создал бы тебя, если бы не был уверен, что ты поможешь мне.

– Ах, как трогательно! — Хови начал подниматься, стараясь не смотреть на распухшую руку. — Наконец я могу почувствовать себя желанным ребенком. — Он попытался встать на ноги. — Тебе не следовало показывать мне остров, Флетчер. Теперь я понял: все, что произошло между мной и Джо-Бет, реальность. Джо-Бет не испорчена. И она мне не сестра. Значит, я смогу ее вернуть.

– Подчинись мне! Ты же мой сын. Ты обязан меня слушаться!

– Если тебе нужен раб, так пойди и найди себе раба, — ответил Хови. — А у меня есть дела поважнее.

Он повернулся к Флетчеру спиной — по крайней мере, ему показалось, будто повернулся, — но тот снова возник перед ним.

– Как ты это делаешь?

– Я многое могу. Ерунда. Я научу тебя. Только не оставляй меня одного, Ховард.

– Никто не зовет меня Ховардом, — сказал Хови, пытаясь оттолкнуть Флетчера.

На какое-то время он забыл о разбитой руке, но тут снова ее увидел. Костяшки пальцев распухли, кожа на тыльной стороне содрана, из ранок сочилась кровь. На ладонь налипли травинки — ярко-зеленое на ярко-красном. Флетчер отшатнулся.

– Тебе тоже не нравится вид крови, да? — спросил Хови. Когда Флетчер отступил на шаг, Хови показалось, будто что-то в этом человеке изменилось. Но это произошло слишком неуловимо, чтобы различить точнее. Возможно, он попросту вышел из тени на свет и был теперь иначе освещен? Или та часть небес, что была заперта у него в сердце, вдруг освободилась, поднялась к глазам и посмотрела на Хови? Но как бы то ни было, изменение было мгновенным, оно пришло и ушло.

– Предлагаю сделку, — сказал Хови.

– Какую?

– Ты оставляешь в покое меня, я оставляю тебя.

– Есть только мы, сын. Весь остальной мир против нас.

– Ты просто чокнутый, понятно? — Хови больше не смотрел на Флетчера. — Вот от кого это у меня. Святая простота! Хватит! Есть люди, которые любят меня.

– Это я тебя люблю, — сказал Флетчер.

– Лжешь.

– Ну хорошо, я преувеличил. Но я научусь.

Хови пошел прочь, не глядя на свою кровоточившую руку.

– Я научусь! — слышал он позади голос отца. — Ховард, послушай! Я научусь!

Он не бежал — у него не было сил. Ему удалось добрести до дороги и ни разу не упасть. Если учесть, какую он чувствовал слабость, это была победа разума над плотью. Он немного отдохнул на обочине, довольный тем, что Флетчер не посмел следовать за ним. У Флетчера было немало причин не попадаться людям на глаза. Хови наметил план действий. Сначала он вернется в мотель, где займется рукой. А потом? Потом отправится к Джо-Бет. С хорошими новостями. Он найдет способ сообщить их девушке, даже если придется ждать всю ночь.

Солнце светило жарко и ярко. Тень Хови падала на дорогу прямо перед ним. Он сосредоточил взгляд на тротуаре и шаг за шагом двигался вперед, к нормальному миру.

В лесу, оставшемся за спиной у Хови, Флетчер тем временем проклинал свою глупость. Сам он всегда легко перескакивал из обычного мира в воображаемый, не обращая внимания на промежутки, но не умел толком объяснять и не знал тех простых приемов общения, какими обычные люди овладевают годам к десяти. Его прямолинейность оттолкнула сына. Хови не захотел принять истину и понять, в какой опасности сейчас находился не только его отец, но и весь мир. Флетчер не сомневался, что Яфф теперь не менее опасен, чем тогда, в миссии Санта-Катрина, когда его изменил нунций. Он стал еще опаснее. Он обзавелся помощниками в Космосе — детьми, готовыми повиноваться ему, поскольку Яфф убеждать умел. А единственный сын Флетчера сейчас направлялся прямиком в объятия одной из дочерей врага. Флетчер потерял сына. У него оставался один выход — самому отправиться в Гроув в поисках людей, из которых можно добыть галлюцигении.

Откладывать было нельзя. До захода солнца оставалось несколько часов, а в темноте у Яффа будут преимущества. И хотя Флетчеру отнюдь не улыбалась затея бродить по улицам городка в поисках подходящей кандидатуры, выбора не было. Возможно, ему и удастся при свете дня наткнуться на какого-нибудь мечтателя.

Он посмотрел на небо и вспомнил свою комнату в миссии, где они с Раулем провели столько блаженных часов, слушая Моцарта и глядя, как меняют очертания плывущие над океаном облака. Они постоянно меняются. Непрерывное чередование форм, где можно разглядеть отражения земных образов — то дерево, то собаку, то человеческое лицо. В один прекрасный день, когда война с Яффом окончится, Флетчер тоже станет облаком.

Тогда исчезнет мучительная горечь утрат. Рауль, Ховард — они его покинули…

Только застывшие формы могут чувствовать боль. Текучие — живут во всем, всегда. В стране, где царит один бесконечный день.

Как ему хотелось туда!

VII

Этим утром худший ночной кошмар Уильяма Уитта, преуспевающего бизнесмена из Паломо-Гроува, стал реальностью. Он вышел из элегантного одноэтажного особняка в Стиллбруке, цена на который (он любил говорить об этом клиентам) с тех пор, как Уитт приобрел его пять лет назад, возросла на тридцать тысяч долларов, и отправился по риэлтерским делам в этом самом любимом на свете городе. Но все пошло не так уже с утра. Если бы Уильяма спросили, что именно не так, вряд ли он сумел бы ответить. Но инстинктивно он чувствовал: милый его сердцу Гроув захворал. Большую часть утра он провел у окна своего кабинета, выходившего на супермаркет. Едва ли не каждый житель города наведывался сюда хотя бы раз в неделю. Люди приходили с двойной целью — сделать покупки и поболтать. Уильям гордился тем, что знал по именам девяносто восемь процентов покупателей, входивших в двери магазинов. Большинству он помогал приобрести дома — и молодым, когда они покупали первое после женитьбы жилище, и людям среднего возраста, когда от них уезжали выросшие дети, и, наконец, он продавал дома, чьи хозяева умерли. Почти все горожане его знали. Называли по имени, обсуждали его галстуки (у него их было сто одиннадцать), приглашали в гости.