Пробуждение в «Эмпти Фридж». Сборник рассказов (СИ) - Воронцов Денис Игоревич Страница 6

— Черт бы меня побрал. — Бросаю газету на столик, осознавая горькую истину насчет своей карьеры — лицензии я лишился. Но гораздо больше донимает то, насколько далеко зашла моя шизофрения. — Давно я в коме?

— Почти месяц. — Отвечает и смотрит на часы, будто засекал секундомер с того самого момента, как я провалился в небытие. Замечаю, как на сером циферблате блеснули «парижские гвозди», но не верю больше ни в какие зацепки — только контекст может дать ответ, сплю ли я. И в данный момент контекст так себе, что говорит в пользу реальности.

— Я говорил, что у меня проблемы с психикой? — По реакции Генри понимаю, что мой вопрос сбил его с толку, и ответ становится очевиден.

— Да. — Он заглядывает в коридор, словно хочет убедиться, что нас никто не слышит. — Кстати, ты ходил к психотерапевту, про которого я тебе говорил?

— Дакота Браун?

На лицо Генри наползает удивление.

— О, похоже, все действительно плохо. — Он садится на стул и наливает стакан воды, чтобы запить таблетку от мигрени. — Я давал тебе номер Криса Хантера.

— И ты думаешь, психотерапевт мне поможет?

— Психотерапевт — нет. А вот Крис вполне.

Я беру со столика телефон и начинаю листать список контактов. «Крис Хантер» среди последних вызовов мелькает чаще, чем «Серая Ворона», и меня это уже не удивляет. А еще… есть пропущенные от Мэри.

— Ты не знаешь, Мэри не появлялась?

Генри озадаченно смотрит на меня, будто я спрашиваю самоочевидные вещи. Похоже, он до сих пор не в курсе, что мы с ней расстались. В следующий момент признаюсь:

— Мы сильно повздорили.

— Скажем так, я с ней не пересекался.

Вот она, обыденная реальность: у меня нет ни жены, которую я потерял из-за работы, ни работы, из-за которой я потерял жену. «Белое на белом». Холст, масло. Наконец-то можно начать жизнь с чистого листа, в полной уверенности, что это не сон.

Хорошее тоже есть: за всю неделю с тех пор, как я очнулся, не произошло ни одного ложного пробуждения. Похоже, авария пошла на пользу, если конечно это действительно была авария. Возвращаюсь домой и начинаю планировать, чем буду заниматься дальше. Но сперва решаю наведаться к психотерапевту, несмотря на то, что чувствую себя целиком выздоровевшим.

Кабинет Криса Хантера оказывается полной противоположностью того, что изображено на картине «Смерть Дакоты»: обшарпанный пол похож на карту мира с черными материками облезлой краски, стол исцарапан и завален бумагами, а кожаное кресло покрыто кракелюрами, как пустыня в засуху. Посреди выцветшей серой стены красуется бежевый прямоугольник, как если бы когда-то в том месте висела картина. Крис в дорогом костюме и идеально уложенными волосами выглядит так, словно агент секретной службы готовился к миссии на Каннском кинофестивале, но забрел не туда.

— Не думал, что вы так быстро вернетесь. — Он вскакивает с кресла и протягивает руку. Я жму ее и сажусь на стул, слыша, как за окном гремит гром. — Что скажете, красные пилюли помогли?

— Я не помню ни одной встречи с вами. — Отвечаю и вижу, как он заинтригованно кивает, словно у него наконец-то появился интересный для изучения пациент. — Что за препарат вы мне давали?

— Релизергин. — Он достает сигару с ароматом вишни, и я понимаю, что за запах стоял все это время в кабинете. — Вы не против, если я закурю?

— Нет. — Взгляд невольно цепляется за царапины на столе. Благо есть за что зацепиться, думаю. Хотя от этих проверок все равно толку нет. — Так что это за пилюли?

— Нейролептики. — Вспышка молнии словно появляется от того, что он струшивает пепел. — А вы перестали видеть сны наяву?

— Я как раз пытаюсь это понять.

— Значит, уже не все так гладко. — Он встает и подходит к полке с книгами, берет одну, и мне почему-то кажется, что я знаю, какую именно. — Вы читали «Нереальность» Дика Эмильсона?

Нет, не то. Но Дик Эмильсон — писатель? что за чушь?

— Я думал, это художник.

— Это психиатр. — Крис кладет книгу передо мной, на обложке красуется сиреневый череп с цветами. — Он долгое время изучал дереализацию, и в своей книге описывает клинический случай вроде вашего.

Кажется, я вижу ее впервые, но судя по всему это не так.

— И что же он говорит?

Я открываю книгу и пытаюсь найти, кто отвечал за художественное оформление обложки — не Пьер ли Шарло? Крис облокачивается о подоконник, делает затяжку:

— После комы пациент целиком выздоровел.

V

Какие бы странные вещи из реальности не вплетались в мои сны — от черепа с обложки до целого сюжета картины «Смерть Дакоты» — сейчас я точно не сплю. Все стало логичным и последовательным с того самого момента, как я очнулся в больнице после аварии. Дереализация перестала будоражить мой ум, хотя привычка делать проверки на реальность еще осталась. Одну из таких проверок я провел сразу после звонка Мэри, всматриваясь в потертости корешков книг и думая, что пора отделаться от этой дурацкой навязчивой идеи.

Она позвонила с утра и, казалось, была искренней. Не могу сказать, что я по одному только голосу в трубке сумел бы различить притворство и настоящие чувства, но что-то в этом было: едва не сквозь плач она убеждала встретиться, а сегодня как раз день нашей годовщины. И уж конечно в глубине души я желал этого. Мы договорились пересечься вечером в нашем любимом кафе под названием «Эмпти Фридж», как в старые добрые времена. А там недалеко и до того, чтобы вернуть все на круги своя.

Почти сразу после Мэри мне позвонил Генри и предложил работу. Не знаю, насколько разумно с его стороны обращаться к психопату вроде меня, но его не смутило даже отсутствие медицинского образования в списке моих достижений. Все необходимые знания можно наверстать непосредственно на рабочем месте, а вопрос с документами лишь вопрос денег — таковы были его слова. Во время нашего разговора я впервые подавил в себе желание искать признаки того, что нахожусь во сне. Иду на поправку.

Вечером кафе переполнено, чего и следовало ожидать. Вешаю у входа пальто и сажусь за столик, почти в центре ярко освещенного зала. Сквозь звон тарелок и шум голосов слышу мотивы «Мунлайт Драйв». Закрываю глаза и переношусь из разноцветного помещения в мрачный замок, покрытый паутиной и обставленный тусклыми свечами. Если и существует на свете магия, то в песнях Дорз заключена сильнейшая магия Вуду.

— Привет, — открываю глаза и вижу напротив себя Мэри, с буклетом меню в руках.

И она безупречна.

Раньше я не замечал этого. Раньше все было по-другому. Глядя на нее я видел лишь фальшивый абстрактный образ в своей голове. Я не видел крохотного шрама на пальце, который она пытается спрятать под кольцом. Не видел ребристости ногтей. Не видел тонких капилляров в уголках ее глаз, мельчайших морщинок, крохотных штришков косметики. Теперь я смотрю на нее как на картину художника-гиперреалиста, скрупулезно отразившего все детали, чтобы подчеркнуть несовершенство реального мира. И в этом несовершенстве она безупречна. Как и все вокруг — во всей своей сложности и завершенности… Как если бы это был не сон.

Рука сама хватает вилку, и в следующее мгновение она уже торчит из шеи моей жены, выпуская алые струи крови. Или лучше сказать — охристой краски, которая штрихами абстракциониста заливает белую скатерть, кресло, шахматную плитку под ногами… Мэри с хрипом хватается за шею и падает на пол. Зал с ужасом замирает, после чего раздаются женские крики и растерянные голоса. Я откидываюсь на спинку кресла и понимаю, что наконец-то в этой затянувшейся фальшивке реальности сделал хоть что-то настоящее. Теперь осталось лишь ждать пробуждения и надеяться, что оно будет не ложным.

Разумеется, я сразу распознал подделку. Но не по штрихам, кракелюрам или слоям краски, а по контексту: так не бывает, чтобы в один день вернулась жена и тут же появилась новая работа. И уж конечно реальность слишком тривиальна и предсказуема, чтобы я смог посреди кафешки убить Мэри. Вот он, последний аргумент в пользу того, что я сейчас сплю.