Мария Королькова - Идеальное создание (СИ) Страница 6

Больше никто не считал его чудаком, не осуждал его брак равно как и его дом.

Глава 2.

С тех пор минуло больше двадцати лет. Двадцать счастливых лет, которые Дон с Шейлой провели в своем синем домике, не были омрачены не только ни единой ссорой, но даже и самой незначительной и пустячной размолвкой.

Слава о мастерстве Дона к тому времени разлетелась далеко за пределы их графства, достигнув даже королевского двора, откуда ему за все эти годы поступило немало заказов с просьбой изготовить кукол для  известных  государственных лиц и их отпрысков. И хотя Дон как и любой член семейства Хиллзов,  всегда играл важную роль в жизни города, теперь, благодаря своему таланту и той известности, которую  принес здешним местам, он поистине  стал его неотъемлемым символом и своего рода местной достопримечательностью. Если б его родители были бы живы,  они  бы чрезвычайно гордились своим младшим сыном, потому как никто из их рода за добрую сотню лет  не сделал для города так много и не пользовался таким безграничным уважением со стороны жителей, как Дон Хиллз.

Стоит так же отметить, что помимо известности его ремесло принесло ему и немалый доход, такой, что он уже давно бы мог переехать в дом несравненно больший, чем тот, в котором он продолжал жить, нанять дюжину отлично вышколенных слуг, открыть магазин где-нибудь на центральной улице в столице и наладить масштабное производство своих игрушек, обзаведясь станками и рабочими. Его имя было до того известно, что пусть бы даже его игрушки сделались вдруг значительно хуже, этого никто бы не заметил, и от покупателей все равно  бы не было отбоя. Их одинаково сильно желали заполучить как маленькие дети, так и заядлые коллекционеры. Однако Дон пренебрегал всеми этими блестящими возможностями, по-прежнему исполняя все заказы сам и отправляя посылки в нежно-лиловых коробках в разные уголки Англии.

Он спускался в свой подвал, где у него находилась мастерская, каждое утро после раннего завтрака и принимался за работу. На его столе аккуратными стопочками были сложены присланные ему письма с заказами, описаниями, портретами, просьбами и пожеланиями.

 «Мистер Дон, высылаю вам портрет моей младшей сестренки-она здесь чудо как хороша. Не могли бы вы сделать куклу, похожую на нее и непременно в лиловом платье с оборками»,

«Дорогой Дон. Мои родители обещали мне, если я перестану грубить старшей сестре и пугать по вечерам нашу горничную, у которой от меня сделался нервический припадок, выписать набор солдатиков из вашего магазина. Нельзя ли что б мой набор оказался лучше того,  что вы сделали на прошлое Рождество для моего кузена напыщенного болвана Тима, который и в войне то ничего не понимает».

«Дорогой Дон. Моя  семья всегда была бедна. Когда я была маленькой, у меня не было ни единой куклы, а я всегда мечтала о кукле с золотыми локонами и лицом точно как у ангелочка. Теперь мои финансовые дела значительно улучшились - я счастливая обладательница приличного ежемесячного дохода, и если бы вы смогли исполнить мою мечту, то я бы не поскупилась на щедрую оплату».

«Дорогой Дон, я знаю, что великий волшебник и все можете. Нет ли у вас  коньков для плюшевых  медвежат? Мой медвежонок ужасно хочет научиться кататься на коньках».

Дон перечитывал некоторые письма по несколько раз, делая пометки на полях, а затем открывал свою толстую рабочую тетрадь, в которую записывал имя и адрес, а так же все пожелания заказчика, после чего брал альбом и карандаш и принимался за эскиз.

Подобно художнику, пишущему портреты,  он максимально точно старался соблюсти сходство с оригиналом и не упускал из внимания ни одной, даже самой на первый взгляд незначительной детали.

Он так же  крайне серьезно относился ко всем пожеланиям своих просителей, будь они написаны строгим взрослым почерком или представлены  в виде неряшливых детских каракуль и с равным усердием выполнял работу как для знатных людей, так и для самых обыкновенных.

Его увлечение медициной во многом помогло ему, привив дотошность и внимательность, с которой врач осматривает пациента, стремясь выявить истинную причину недуга. Проводя дни в подвале, не видя солнца и не ощущая дыхание весеннего ветра, он выводил эскизы и чертежи будущих игрушек, рисовал наброски и обозначал размеры. Его отросшие золотистые, не лишенные, правда, первых седых прядей, волосы, падали на  сосредоточенное лицо, когда он делал пометки  в рабочем альбоме, склонившись над массивным старым столом.

За все долгие годы кропотливой работы он мог бы поручиться в одном - ни одна его кукла не была выполнена  второпях, или недостаточно точно, или скопирована с другой подобной. Ни одна его кукла не имела двойника. В каждую игрушку он вложил душу…не свою. Он овладел одному ему известным искусством - легко заглядывал своим просителям в душу, тщательно вникая в любые тонкости и детали, а затем вкладывал ту часть их души, которую смог разглядеть, в игрушечные глаза и щеки. Все это время, каждый день он кропотливо и целеустремленно искал, исследовал, старался понять всю глубину человеческой природы и отразить ее как можно точнее. С каждой новой игрушкой ему удавалось все большее сходство. Как говорила его младшая дочь, двенадцатилетняя Китти: «все кончится тем, что они просто оживут».

Дон по-прежнему крайне редко бывал на людях. Он вовсе не пренебрегал здешним обществом, не находил его излишне скучным или провинциальным, но при этом уделял ему времени не больше,  чем  обязывали приличия, светский этикет и занимаемое им здесь положение

Казалось, ему было просто жаль тратить драгоценное время на все, что отвлекало его от работы.

Жители часто задавались вопросом: почему бы Дону не взять себе учеников, не переложить на них часть заказов, самому между тем наслаждаться праздностью. Он преуспел так, что мог бы больше ничего не делать, живя на свое более чем достаточное состояние. Его непостижимое усердие и трудолюбие ремесленника оставались для многих загадкой. Он работал как бедняк, знавший, что если урожай на его поле не вызреет, то зимой он будет голодать. Он тратил все время и силы, точно сапожник, вынужденный содержать семерых маленьких детей.

Дети Дона давно привыкли к тому, что их отец постоянно занят и потому без крайней необходимости никогда не отвлекали его от дел.

Старшему сыну, Тому, названному в честь дедушки Дона, к тому времени минуло двадцать два года.  Он получил прекрасное образование и теперь работал в одном из столичных банков. Том был честолюбив равно как и трудолюбив, и сочетание этих двух качеств позволяло ему добиваться всего самому, не прибегая к помощи именитого отца.  Впрочем, он унаследовал  его   фанатичное трудолюбие равно как и статную фигуру. От матери же ему достались вдумчивые серые глаза в обрамлении пушистых черных ресниц. Они могли бы вскружить голову не одной девице, если б только их взгляд был не таким отстраненным и сосредоточенным на чем-то куда более важном. Однако Том был все же не настолько предан своему делу как Дон, и ему, тем не менее, была свойственна некоторая мягкость, не присущая ни Дону ни Шейле. Дон говорил, что характером он пошел в своего деда, который, несмотря на  высокий пост, все же превыше всего чтил уютное кресло у камина и сытный ужин в обществе своей обожаемой жены.