Монтегю Джеймс - Вид с холма Страница 6

Было 17-е июня, а ровно через неделю случилось одно занятное происшествие, которое во время расследования мы списали на «умопомрачение», чтобы об этом забыли и никто, узнав о делах Бакстера, не использовал эту историю против него. Дело в том, что Джордж Уильямс, он жил и до сих пор живет по соседству, проснулся в ту самую ночь оттого, что в доме мистера Бакстера происходило какое-то шевеление и возня; он вылез из постели и подошел к окну, выходящему на улицу, посмотреть, не забрались ли в лавку непрошеные покупатели. Ночь была светлая, и Уильямс смог убедиться, что причина шума не в этом.

Он постоял, прислушался и услышал, как мистер Бакстер медленно, ступенька за ступенькой, спускается вниз; Уильямсу почудилось, будто там что-то тащат, и это нечто цепляется за все, что только можно. Затем раздался звук открывающейся двери, и мистер Бакстер, полностью одетый, вышел на улицу; он шел, вытянув руки вдоль туловища, разговаривал сам с собой и качал головой из стороны в сторону; походка у него была настолько неестественная, что казалось, он идет против своей воли. Джордж Уильямс приоткрыл окно и услышал, как он умоляет: «Не надо, господа, пощадите!»; внезапно мистер Бакстер замолчал, словно кто-то зажал ему рот ладонью; старик запрокинул голову, и его шляпа упала на землю. Уильямс разглядел жалобное выражение его лица и не мог его не окликнуть: «Эй, мистер Бакстер, вам плохо?»; он уже собирался бежать за доктором Лоуренсом, как вдруг услышал в ответ: «Не лезь не в свое дело. И спрячь башку». Он не был уверен, что это сказал именно охрипший и обессиленный мистер Бакстер. Впрочем, кроме него на улице никого не было, и Уильямс, оторопев от такого обращения, отпрянул от окна, дошел до кровати и сел. Он продолжал слышать удаляющиеся шаги мистера Бакстера по дороге, и через минуту, а может чуть больше, не смог удержаться и снова выглянул на улицу; Бакстер по-прежнему шел один, и все так же чудно. Уильямс запомнил, что он не поднял шляпу, когда та упала, а теперь она снова была у него на голове. Вот, мастер Генри, больше мистера Бакстера не видели — по крайней мере, неделю, а то и больше. Многие говорили, что он уехал по делам или удрал, потому что у него возникли какие-то неприятности, однако его хорошо знали на много миль вокруг, но ни в местной таверне, ни на железной дороге никто из работников его не заметил; обшарили все близлежащие пруды, но ничего не нашли; и наконец, однажды вечером Фейкс, лесничий, пришел со стороны Висельного холма в деревню и сообщил, что там черным-черно от птиц и это довольно странно, поскольку раньше он не встречал там следов живых существ. Они с Уильямсом переглянулись, и Фейкс заявил: «Пойду посмотрю». «Я с вами», — вызвался Уильямс. В результате тем вечером в путь отправились полдюжины человек, причем прихватили с собой доктора Лоуренса, и представляете, мистер Генри, обнаружили старика лежащим между тремя камнями со свернутой шеей.

Бесполезно пытаться вообразить, что было сказано по поводу этой истории. Разговор в памяти не остался. Но перед тем как удалиться, Паттен обратился к Фаншоу:

— Простите, сэр, если я правильно понял, то сегодня вы брали бинокль с собой? Мне так показалось; могу я спросить, пользовались ли вы им?

— Да. Я хотел кое-что рассмотреть в церкви.

— Неужели вы брали его в церковь, сэр?

— Да, брал. В Лэмбсфилде. Кстати, боюсь, он сейчас в сарае, привязан к велосипеду.

— Ничего, сэр, завтра утром первым делом его принесу, и быть может, вы соблаговолите в него посмотреть.

Соответственно перед завтраком, после глубокого и вполне заслуженного сна, Фаншоу вынес бинокль в сад и направил его в сторону холма. Но тут же опустил, стал рассматривать спереди и сзади, крутить колесики, проверять снова и снова, пожимая плечами, а затем положил на стол в холле.

— Паттен, объявил он, — бинокль никуда не годится. Ничего не видно, словно кто-то заклеил линзы черной пленкой.

— Вы никак испортили мой бинокль? — поинтересовался сквайр. — Спасибо, он был у меня единственный.

— Проверьте сами, — обиделся Фаншоу. — Я ничего с ним не делал.

После завтрака сквайр вынес бинокль на террасу и встал на ступенях. После нескольких безуспешных попыток он раздраженно сказал: «Боже, до чего тяжелый!» и в тот же миг уронил прибор на камни; линзы разбились, корпус треснул, и на каменной плите появилась маленькая лужица. Она была не прозрачнее чернил, а исходивший от нее запах не поддается описанию.

— Наполнил и запечатал? — произнес сквайр. — Выходит, вот так, взявшись за дело, мы нашли печать. Значит, вот что он кипятил и перегонял. Старый кладбищенский вор!

— О чем это вы?

— Вы что, милейший, не понимаете? Помните, как он сказал доктору, чтобы тот не смотрел в глаза мертвецу? Здесь речь идет о том же самом. Но пожалуй, мертвецам не понравилось, что их кости варят, и в конце концов они утащили его подальше. Что ж, возьму лопату и похороню эту штуку, как полагается.

Разровняв землю над могилой, сквайр отдал лопату Паттену, с почтением следившему за происходящим, и сказал Фаншоу:

— Жаль, что в церкви с вами была эта штука, иначе вы бы смогли увидеть больше. Насколько я понимаю, Бакстеру она прослужила неделю, но толку от этого было мало.

— Не совсем так, — возразил Фаншоу, — А как же рисунок церкви Фулнейкерского монастыря?