Ахмед Абдулла - Тайна говорящих идолов Страница 6

— Приветствую тебя, о знахарь речных племен! — сказал он громким, но мягким голосом.

От его слов по толпе молящихся словно пробежал ток. Они подскочили, повернулись и увидели чужака. Послышались яростные гортанные возгласы, зловещий стук копий и звон широких кинжалов, выхваченных из ножен. Сплоченная черная фаланга как один ринулась вперед с бездумной, стихийной силой.

Затем они остановились в нерешительности и обернулись к умлино, словно прося его совета.

Махмуд Дауд умело использовал эту короткую заминку. Он шагнул вперед с улыбкой на своем обычно серьезном темном лице.

— Приветствую тебя, мой народ! — сказал он, протянув руки в церемонном пожелании мира.

Он медленно и величественно подошел к толпе, и они инстинктивно расступились перед ним.

Тут и там он узнавал в толпе знакомое лицо и обращался к нему по имени:

— Привет тебе, Лакага! Привет, Л’вана! Привет, сын Асафи!

И они приветствовали его в ответ.

Мгновения спустя он предстал перед знахарем, стоявшим на расстоянии полудюжины футов от идолов, покрытых глиной.

— Приветствую тебя, умлино! — повторил Дауд.

Умлино посмотрел на него. Бегающие глаза знахаря дико блестели, но этот блеск тут же сменился хитрой усмешкой.

— Приветствую тебя, господин! — учтиво ответил умлино и поклонился.

Махмуд Дауд смотрел на него. Он был фанатиком и презирал язычество и поэтому никогда не обращал внимания на знахарей, живших возле краалей и наживавшихся на слугах Д-Д. И все же Дауд был уверен, что перед ним именно новый знахарь.

Дауд мгновенно окинул его взглядом и быстрее щелчка фотоаппарата определил, что этот человек не принадлежал ни к одному из племен, что обитали в краалях близ большого бассейна Л’Попо. Без сомнения, он пришел из глубин континента. Знахарь выглядел не так, как остальные.

Его волосы были тщательно уложены в виде шлема и украшены двумя рогами антилопы. Его ноги были закрыты медными браслетами, каждый из которых вился змейкой от ступни до колена, и медные же широкие и гладкие браслеты были на его плечах. Его тело было покрыто охрой, а его лицо было закрашено слоем белой краски, на которой были нарисованы алые полоски.

Его мощную шею обвивали бесчисленные нити бус. С его пояса свисало множество амулетов, которые брякали при каждом движении. В осанке, которую приняло его огромное мускулистое тело, было нечто зловещее и, в своем дикарском роде, превосходное.

Махмуд Дауд сказал себе, что этот знахарь не был обычным шарлатаном, живущим за счет суеверий и страхов чернокожих. Он был богатым по африканским меркам. Все, что на нем было надето, в совокупности стоило несколько слоновьих бивней.

В правой руке знахаря был посох из черного дерева с золотой верхушкой. С нее свисал некий круглый предмет, напоминавший сушеную тыкву, но при рассмотрении оказавшийся человеческой головой, засушенной с почти академическим знанием дела. Дауд вздрогнул.

Нет, нет, этого знахаря нельзя было запугать или подкупить. Он был создан по подобию Чакки и Лобенгулы. Он был хитер и умен, и победить его можно было только хитростью и умом.

Махмуд Дауд заговорил, и слова его были искренни и серьезны.

— До меня дошли слухи о твоей великой силе, о умлино, — сказал он, присаживаясь на корточки с небрежным изяществом и знаком показывая собеседнику последовать его примеру. — Слава о…

Внезапно он остановился. Дауду показалось, что где-то, очень близко, приглушенный голос едва разборчиво, словно задыхаясь, прошептал его имя. Но конечно же, это было невозможно. Мгновенное наваждение и молчание Дауда длились меньше секунды, и он продолжил свою речь почти без запинки:

— Слава о твоей мудрости достигла побережья. Взгляни на меня — я пришел к тебе.

Знахарь отвечал ему в том же тоне:

— Твои слова подобны мягким ветрам в ночи, что смягчают ее ужасные часы. Благодарю тебя! Но я также слышал, что ты — магометанин, веришь в единого бога и оттого презираешь ремесло наших хижин и проповедуешь свою веру в краалях.

Араб улыбнулся. На миг он смешался и не мог решить, что сказать дальше. Доверие знахаря было безвозвратно утеряно — ведь Дауд, как истинный араб, славился своим миссионерским пылом не менее, чем своей деловой хваткой, и, сказать по правде, подкреплял свои проповеди частым и щедрым применением шамбока.

Араб замолчал на несколько секунд и оглянулся.

Вокруг была толпа чернокожих, которые разрывались между страхом перед Махмудом Али Даудом и суеверным трепетом перед знахарем. Где-то на задворках их диких и нетренированных умов было понимание, что вскоре от них потребуется решение, принятия которого туземцы подсознательно боялись.

Поэтому они озабоченно переговаривались между собой. Их неровная беседа прерывалась неожиданными паузами и гортанными криками. За короткими промежутками ощутимой тишины следовали резкие, бурные выкрики.

Араб понимал, что стоит на краю катастрофы. Одно неверное слово или движение — и лавина черных тел обрушится на него и погребет под собою. Поэтому он сидел не шевелясь и следил за толпой, прикрыв глаза. Его нервная дрожь была едва заметна.

Внезапно ему показалось, что где-то поблизости тот же глухой, придушенный голос снова позвал его.

В тот же миг Дауд почувствовал, что за ним определенно наблюдал некий посторонний разум, который одновременно умолял и требовал. Этот разум не принадлежал ни знахарю и ни одному из африканцев в толпе. Это был некий высший разум, и он пытался связаться с Даудом. Последний почувствовал беспокойство, но попытался убедить себя, что это была лишь химера, созданная его воображением.

И все же наваждение осталось.

Знахарь что-то говорил Дауду, но тот почти не слышал его слов. Повинуясь побуждению бестелесного разума, араб слегка повернулся, по прежнему сидя на корточках, чтобы видеть идолы, покрытые глиной.

Ощущение мгновенно стало сильнее и определеннее. Дауд почувствовал близость того, кто следил за ним и пытался с ним поговорить.

Он искоса, по-прежнему прикрывая глаза, взглянул на идолы, выстроенные в ряд. Те два идола, что стояли дальше всего от Дауда, были весьма грубо сделаны. А вот другие три были ужасающе правдоподобны, заметил Дауд, передернувшись от отвращения. Их туловища, руки и ноги под толстым слоем красной глины были вылеплены с исключительным мастерством. Никогда прежде не видел он подобных идолов, а он знал Африку от побережья до побережья.

Вдруг ему вспомнились бредовые слова покойного Макупо: «…глиняные боги, они говорят, говорят…» Аллах милосердный! Неужели на этой зловонной, проклятой земле и вправду умели колдовать?