Саймон Грин - Город, где умирают тени Страница 60

— Я вспомнила, — сказала Полли. — Папа был болен раком. В больнице уже ничем не могли помочь, и его привезли домой умирать. Умирал он долго. Я его очень боялась. И очень боялась потерять папу навсегда. Невероятно трудно понять, что такое смерть, когда тебе всего восемь лет, но когда речь идет о твоем отце... Долго я не могла поверить, что это все же произойдет. Но как-то раз он лег в кровать, и я поняла, что больше он никогда не поднимется. Я молилась, чтобы произошло чудо. Молитву за молитвой обращала я к Господу, обещая, что сделаю что угодно, все, что Он пожелает. Я даже сказала, что стану монахиней, если только Он спасет моего папочку. А все это время рак понемногу сжирал папу, оставляя все меньше и меньше от лежавшего на кровати. Я смотрела на его руки поверх одеяла и видела кости под прозрачной кожей. Смотрела на лицо и видела череп. Будто он сам становился смертью. И я перестала навещать папу, потому что очень боялась его. Даже когда он звал меня, я не шла. И вот однажды мама куда-то ушла, и я осталась в доме одна. Одна с папой. Я заигралась с картинкой-загадкой — ее-то я была в силах разгадать, если б очень постаралась. Вскоре после полудня он позвал меня. Я не пошла. Боялась. Он звал и звал, и я все-таки встала и вышла в прихожую. Долго стояла внизу у лестницы, затем начала подниматься, очень медленно, ступенька за ступенькой. Поднявшись, я спряталась в комнате напротив, и папа снова позвал меня. Я вышла и, стоя у двери в его комнату, слушала, как он борется за каждый вздох. А потом дышать перестал. Я вошла — он был мертв. Он был совсем не похож на моего папу, во всяком случае, таким я папу не помнила. Как будто рак, съедавший его, занял его место на кровати. И единственное, о чем я думала: если б я пришла на его зов, он бы остался жив. Может, я бы что-нибудь сделала, что-нибудь сказала, и он бы не умер. Но я не пришла... Я бросилась из комнаты и приказала себе: меня в комнате не было. Я твердила себе это до тех пор, пока сама в это не поверила. Но вина не давала полностью забыть мой обман. Прошло не так много времени, и он снова стал звать меня. Вина и страх сотворили в этой комнате нечто, что обрело надо мной власть. Чтобы наказать меня так, как я того заслужила. Это не папа. Это что-то другое, что-то ужасное, возможно бывшее когда-то частичкой меня самой, — так я думала прежде. Теперь я знаю, что это не так. Это не мое, это принадлежит самому себе, это отдельное существо. И оно ненавидит меня.

Харт посмотрел на умирающего мужчину в постели и перевел взгляд на Полли. Выражение лица девушки обеспокоило его. Ему показалось, что в ее словах он услышал звучание и силу колдовства, будто она призывала кого-то. И тут мужчина в кровати сел. Полли отпрянула на шаг и вцепилась в руку Харту. Мужчина улыбнулся им обоим — что-то невероятно алчущее было в его взгляде. Кожу его внезапно вспучили опухоли: гроздьями черного винограда они бугрились на теле, словно приводимые в движение внутренним давлением, препятствовать которому не было сил. Лицо больного стало распухшим и уродливым — напитанные кровью ткани превратили его черты в демоническую маску. И он продолжал улыбаться.

— Здравствуй, Полли, — прошептал больной. — Ну, наконец-то пришла меня проведать. Подойди, поцелуй папочку, и я поделюсь с тобой тем, чем обладаю. Ты прекрасно знаешь, что заслуживаешь этого. А потом мы с тобой вдвоем здесь, в темноте, будем становиться другими, совсем другими, и никогда уже не умрем. Никогда не умрем...

Полли молча смотрела на него, по ее щекам бежали слезы. Распухшая фигура хихикнула.

— Иди ко мне, Полли. Ты такая хорошенькая, так бы и съел тебя.

— Ну все, хватит, — сказал Друг и набросился на раковую фигуру.

Мужчина резко отпрянул назад, а Друг, вздыбившись как волна, превратился в черную огромную массу с здоровенными клыками и челюстями. Он обрушился на свою жертву, и распухший исчез в темноте. Мгновение было тихо, а затем Друг закричал. Он разлетелся надвое, дико визжа, — человек-рак без усилий разорвал тень пополам. Друг стек по краям кровати, как грязная вода, и вновь слился воедино у ног Харта, хныча, как ударившийся ребенок.

— Сладенький, — причмокнул распухший, — но для меня чуть пресноватый и пенистый. Надо бы попробовать Полли. Я так долго ждал этого, малышка. Дом пытался защитить тебя, давая шансы улизнуть, но ты ни разу ими не воспользовалась, так что теперь ты моя, и душой и телом. Телом в особенности. Я буду наслаждаться твоей плотью столькими способами... А когда закончу — ты себя не узнаешь.

— Пошел к дьяволу, — сказал Харт и, шагнув вперед, загородил собой Полли. Человек-рак задумчиво посмотрел на Харта, глаза влажно поблескивали на распухшем лице. Воздух был густ от вони разлагающегося мяса.

— Ты здесь ни при чем, — просипел человек-рак. — Это не твой дом. Она меня сотворила, и она принадлежит мне. Она та, какой ей хочется быть, даже если не отдает себе в этом отчета. Проваливай, не то я убью тебя. А что я сделаю после с твоим бедненьким беззащитным телом, ты и представить себе не можешь.

— Она была тогда всего лишь ребенком, — сказал Харт. — Что она понимала! Она была напугана.

— Слишком поздно для оправданий и извинений. Я заберу себе эту женщину и запущу свои алчные пальцы в ее плоть, и ничего ты не сделаешь, чтобы остановить меня.

Раздутой рукой фигура отбросила в сторону простыни и перекинула слоноподобные ноги на край кровати. Качнувшись вперед, распухший поднялся, гроздья опухолей бугрились на коже. Он двинулся вперед — злокачественный кошмар, обретший образ и форму, и Джеймс поднял руку, чтобы остановить его. А затем в Харте пробудилось что-то, чему у него не нашлось названия. Это была незнакомая сила — по-другому он не смог бы объяснить, — отозвавшаяся в нем, как только он к ней невольно воззвал. Не ради себя — ради Полли, которой и так уже сегодня досталось. Харт отрывисто кивнул распухшему и резко бросил:

— Ты, выходи оттуда. Вылезай из него.

Из лопнувших опухолей на теле Поллиного отца хлынули черные потоки и стали падать кольцами к его ногам. Темные вздутия вспарывали кожу, и жидкая гниль сочилась из каждой поры содрогавшегося в конвульсиях тела, зажатого превосходящей силой. Наконец перед Хартом предстал отец Полли, бледный, дрожащий, но невредимый, а на полу вокруг его ног черной змеей, рожденной в глубине самой черной ночи, паривший и подергивающийся, лежал поверженный рак. Харт и Полли завороженно наблюдали, как угасла его агония и остаток жизни вытек из него навсегда. Полли повернулась и посмотрела на отца, шагнула было к нему, а затем остановилась.

— Папа?

— Здравствуй, принцесса. Вы только посмотрите, как выросла моя девочка, какой стала высокой и красивой. Столько времени прошло, доченька, но я вернулся. Я с тобой.