Дион Форчун - Жрица моря Страница 61

Я с удивлением отметил полное отсутствие кроликов вокруг. Все они вдруг исчезли. Странно, ведь это было их обычное время кормления, так что они должны были тысячами скакать вокруг — но я не встретил ни одного животного. Очевидно, сторожевые пирамиды наслали на них гнев Господен, как поступили и со мной.

Ущелье в скале я отыскал довольно быстро — к нему меня вывели пирамиды. Ночью идти было не так страшно, как днем, ведь сейчас я не видел маячившего передо мной провала. Благополучно спустившись по тропинке, я с превеликой осторожностью ступил на неровную поверхность. Я тут же увидел слабое красноватое свечение между скал и понял: передо мной была пещера, и внутри нее горел огонь. Проскользнув в узкий, приземистый наклонный проход, я очутился внутри. Оказалось, что свет излучали две большие жаровни, добела раскаленные от пылавшего в них угля. Приятное тепло разливалось внутри пещеры, а дым от угля нисколько не тревожил, быстро просачиваясь в глубокую расселину свода пещеры. Странный наряд Морган, сделанный из шкур белых Самоедов [В оригинале — «Samoyeds» — очевидно, порода северных белых собак. ], был наброшен на камень, служивший, очевидно, троном для жреца; усевшись на нем, я начал свое бдение. Я вспомнил о том, что псы посвящаются Диане как богине Луны, управляющей силами приливов и отливов. Задумавшись о том, где был сейчас прилив, я поймал себя на мысли, что с удовольствием вообще забыл бы о его существовании. Во всяком случае, я попытался представить, что сейчас начинался отлив.

Поскольку ветер упал, а с болот не доносилось ни одного звука, свидетельствовавшего о чьем-либо передвижении, в пещере воцарилась абсолютная тишина, если не считать легкого потрескивания раскаленных угольев. Затем мне послышался слабый, едва доносившийся рев телившейся коровы. В некотором смысле это подпадало под общую канву — ведь воплощением Луны была Изида, в другой форме являвшейся под видом Хатор, рога на лбу у которой одновременно символизировали и рога лунного полумесяца. Корова ревела не переставая в течение всего отела — затем воцарилась тишина и я понял, что в мире прибавилась еще одна жизнь. И вновь исчезли звуки, лишь уголь тихо потрескивал в жаровнях; я погрузился в медитацию глубже…

Я почувствовал себя жрецом, восседающим на странном подобии трона, завернутым в тяжелый, плотный бархат складчатой накидки, с серебристыми носками сандалий, выглядывавших из-под ее полы. Я сбросил капюшон, и серебристая ткань моего головного убора упала мне на плечи, симметрично обрамляя лицо. Положив руки себе на бедра — подобно тому как это делали египетские боги, — я полностью отдался медитации.

Сразу замечу: здесь была проделана немалая магическая работа, так как образы возникали до странности яркими и двигались с совершенно спонтанной легкостью. Поверх угля в жаровнях был положен ладан, так что по мере продвижения огня по пещере заклубился ароматный дымок, собиравшийся в ее углублениях причудливыми фигурами; я видел, как в клубах дыма появлялись лица, подобно тому, как они возникали перед моим взором в морских волнах. Меня упорно не покидала странная мысль о том, что и другая пещера в теле Белл Ноул сейчас была также освещена, и что в ней осуществлял бдение кто-то другой, хотя разумом я понимал, что та, вторая пещера давно засыпана прахом веков и землею. Правда, сегодняшней ночью разум мой явно изменял мне — ведь своими глазами я наблюдал казавшиеся реальными картины, которые я в другой раз назвал бы иллюзией; да и сама моя обыкновенная земная жизнь прекратила на время свой бег для меня. Я был жрецом, который отправлял ночное бдение, думая о вещах, не принадлежавших этому миру.

Всею силою собрав остатки разума, я попытался сосредоточиться на своей обязанности медитировать. Мысленным взором представив себе раскинувшуюся у подножья пещеры страну такой, какой видел ее в видениях ранее, я попытался перенестись туда. Однако из этой затеи ничего не вышло. Запечатленные в памяти картины прошлого не имели ничего общего с живым изображением — плоские и двумерные, без какой-либо глубины, они были мертвы и напоминали холсты художника. Убедившись в бесполезности сознательных попыток, я сел ровнее и позволил картинам создаваться по их собственным законам.

Болотистые низины и пересекавшие их канавы потускнели и постепенно преобразились в высокую голубизну ночного беззвездного небосвода. В центре появилось легкое серебристое облачко, которое затем начало расти, превращаясь в полосы, напоминавшие кольца Сатурна. Небо чертили длинные столбы света, походившие на свет от фар автомобиля; постепенно все вокруг начинало раскачиваться, а затем вращаться вокруг меня все быстрее и быстрее. Я увидел, как в небе появились звезды и солнца; подобно кораблям в строю, они четко сохраняли дистанцию между собой. И тут я услышал, как небесная механика заработала; она издавала замечательно синхронные синтетические звуки, подчинявшиеся удивительному ритму, — и звезды, сохраняя дистанцию, неслись в пространстве и пронизывали все. Когда звезды заговаривали друг с другом, в космических глубинах раздавались тонкие звуки арфы, гармоничные аккорды и громкие удары гонга. Я прислушивался в ожидании радостных криков детей Божьих, которые громким звоном оповестят все вокруг о своем существовании; но ничто не нарушало тишину, и я знал, что не хватает чего-то, ключи от которого были у Морган и у меня.

По словам Морган, каждая из небесных сфер сопряжена с особым ее видением; так Сфера Луны была связана с Видением Небесной Механики — именно это, думаю, и должен был наблюдать я.

Гигантский механизм действовал, напоминая динамо-машину скорее органического, чем механического типа, чувствительность которой была вполне сравнима с чувствительностью живых существ. Я увидел, как появилась жизнь; я видел волны жизни, двигавшиеся подобно морским и не имеющие формы: подобно приливу и отливу, они накатывали на эстуарий реки у подножья Белл Хед и отступали обратно. Мне казалось, что в водах жизни, подобно плавучим морским водорослям, перемещались зародыши форм.

Я чувствовал тот особый, присущий всему окружающему волновой ритм, напоминавший исполинское дыхание. И вспомнил я, что Луна прозывалась Нашей Повелительницей Ритма и Правительницей Волн Жизни. Неожиданно в моем мозгу всплыли строки из песни, напевая которую Морган обрекала меня на сладкие мучения:

Я то беззвучное, беспредельное, горькое море.

Все приливы и отливы — мои и подвластны мне.

Приливы и отливы воздуха, приливы и отливы самой Земли,

Таинственные молчаливые приливы и отливы смерти и рождения,

Приливы и отливы человеческих душ, сновидений и судеб