Владимир Лещенко - Время Черной Луны Страница 61

Очень скоро он понял тщетность этих надежд, но ненависть – глубокую и подлинную к христианской церкви сохранил до самой смерти.

Поэтому, наверное, он и Приобщил именно их. Боярского сына Димитрия Боброва, из рода князей Бобровых, лишенных всего при Иване III за приверженность ереси нестяжателей, и юного послушника Северьяна бежавшего из церковной тюрьмы куда угодил за чтение запрещенных книг.

Редкий случай, когда кто-то из вампиров воспитывал двух «птенцов» сразу.

И какими разными получились они!

Бобров так и остался в глубине души князем – и как бы то ни было, старался сохранять верность власти и короне – пусть и обидевшим его.

А Северьян, хоть тоже не из мужиков, вечно влезал во всякие истории с мятежами да крамолой.

Началось с того, что он примкнул к раскольникам, думая что они сокрушат церковь – и, естественно, был обманут в своих ожиданиях.

Потом участвовал в мятеже Разина, двух стрелецких бунтах и знаменитой Хованщине, лично прикончив двух бояр.

Потом его угораздило каким-то боком влезть в дело царевича Алексея – хотя и заговора там никакого по сути не было. Он едва не лишился головы, но успел вовремя бежать за границу.

Оттуда он прибыл уже при Александре I вместе с возвращающимися из Франции русскими войсками. По его обмолвкам Дмитрий догадывался, что в годы французской революции Северьян Лютоборов тоже отнюдь не бездельничал. (Да, видать у них с братом судьба такая – бегать во Францию).

В декабристской смуте не участвовал – ибо находился на Урале, хотя потом не раз говорил, что окажись он тогда в Петербурге – быть бы царю Николаю трупом еще до исхода того дня.

Потом вроде успокоился. Видимо потому, что в своих скитаниях совершенно неожиданно увлекся наукой. Именно на этой стезе он и трудился последние почти двести лет. Последовательно он был ассистентом у Пирогова, Мечникова, Менделеева и Павлова.

А в семнадцатом вновь вспомнил прошлое: забросил свою клинику с частной практикой в Петербурге, и примкнул к взбунтовавшейся черни – как тогда считал оскорбленный в лучших чувствах Бобров.

Впрочем – многие из Ночного Народа тогда пошли в услужение к новой власти – как до того служили князьям и царям.

Но Северьян не стал чекистом как кое-кто и вообще не полез в политику, а как сам говорил, «стал двигать советскую науку». По слухам, по совету Северьяна Чижинский даже пробовал совершить неслыханную в истории рода Неспящий попытку – договориться с властью с открытым забралом. (Бобров в это впрочем не верил – всему же есть границы!)

Тем более, с новой властью у Лютоборова не очень заладилось. И в Минской тюрьме перед самой войной как «враг народа» побывал – сбежал за день до вынесения смертного приговора, и за два дня до начала войны, а потом еще полтора года скитался по оккупированной территории, кормясь случайными немцами и полицаями.

И после войны чуть не пострадал за «безродный космополитизм». И с позором был изгнан с факультета биохимии как «приверженец буржуазной лженауки-генетики».

Затем вступил в конфликт с парочкой академиков и три года пребывал в почетной отставке на кафедре в Ташкенте, где инсценировал свою гибель в горах – чтобы появиться во Владивостоке с чистыми документами провинциального врача, решившего поступить в местную аспирантуру.

Девяносто первый год застал его в должности заместителя директора одного хитрого секретного НИИ, откуда он и ушел на пенсию, заявив вернувшему брату, что ему все осточертело, и теперь он намерен прожить оставшийся ему годы или века, не вмешиваясь в дела этого безумного мира. Купил этот хутор на Рязанщине (Бобров помог деньгами), развел пчел и жил кажется в свое удовольствие, избегая общества вампиров, хотя мог вполне претендовать на место в Совете.

Именно как к единственному знакомому ученому и единственному ученому-вампиру Дмитрий и намеревался обратится к брату – в конце концов, аватары Старых Хозяев в некотором роде тоже научная проблема.

Жилище Северьяна выглядело весьма любопытно.

В углу избы-пятистенки, где полагалось висеть иконам, стоял большой плазменный телевизор. У окна, на старом деревенском столе – компьютер «Армстрад» с много раз переделанной начинкой. Соседняя стена сплошь занята книжными стеллажами.

На них тома по генетике и биологии соседствовали с истрепанными фривольными романами на французском языке, начала прошлого века, а труды отцов церкви – с изданиями по магии и демонологии.

Отдельно стояли научные труды самого хозяина, вышедшие в разное время и под разными именами.

Имелся тут еще книжный шкаф, забитый романами о вампирах – начиная от Брэма Стокера и заканчивая Стефани Майер.

Бобров улыбнулся, вспомнив покрывавшие их страницы комментарии брата, касающиеся качества текста и умственных способностей авторов.

«Чушь!!» «Merde!!»[13] «Кретины!», «Хоть бы Джона Ди почитали!»

«Незачет по демонологии!!», «Идиот!!» и, наконец сакраментальное «Даже кровь у этой дуры пить бы не стал!»

Он еще раз смерил взглядом брата. Все ж видать, бурная жизнь пошла Лютоборову на пользу.

Выглядел он – ровесник Дмитрия, от силы на полвека, был бодр, здоров, и даже вроде как к женщинам по-прежнему не утратил интереса.

Словно вторя последней мысли Борис вдруг спросил, хитро улыбаясь:

– Дядя Северьян, а их у вас точно нет?

– Кого это? – не понял Древний.

– Ну девок. Туристок-байдарочниц, – уточнил кайтиф.

Дмитрий в душе посетовал на неотесанность воспитанника, но Северьян совсем не обиделся, а наоборот – рассмеялся.

– Да какие ж девки – байдарочницы тут?? Тут и речки-то нет. Да и вообще… Скажу тебе по секрету, – заговорщически понизил он голос – нам, Древним, эта штука нужна исключительно ТДМ.

– Это как?

«Только для мочеиспускания»! – рассмеялся Северьян. Медицинский термин такой. Так что пользуйся пока молодой – стукнет тебе две сотни – и уже не захочешь ничего. А еще через сотню – и не сможешь… Глубокое перерождение желез внутренней секреции – выяснил еще когда у Павлова работал…

– Павлов – это у которого собаки? – спросил Борис.

– Вижу, зело учен сей отрок, – утробно загоготал Северьян. Ладно, пошли, поговорим – вижу, дело у тебя важное, раз брата вспомнил.

…Они молча сидели за столом.

Северьян не закатывал глаза, не переспрашивал, не требовал доказательств, не твердил что этого не может быть, потому что не может быть никогда… Он молчал и слушал, и выражение его глаз заставляло Дмитрия Боброва испытывать страх.

Да, – наконец выдавил Лютоборов . Ну и дела! Напиться бы, да не берет меня зелье проклятое…

– Владыка Вод или Великий Скорпион? Как думаешь? – задал он вопрос, выдержав минутную паузу.