Виктор Песиголовец - Лицо порока Страница 61

— Хороши… хороши… хороши же у тебя методы работы с авторами, — еле выговорила Валентина сквозь хохот.

Я обхватил ее за тонкую, как прутик, талию, оторвал от стула и, развернув к себе спиной, дважды крепко шлепнул ладонью по заднице.

— Ой-ой! Больно! — завизжала она.

Я бросил ее на стул и вышел из кабинета, люто хлопнув дверью.

Вот же змея подколодная!

В кабинете надрывался телефон.

— Да! — гаркнул я.

— Ванечка, здравствуй!

Это была Ольга. Моя злость в миг улетучилась.

Мы встретились, как повелось с самого зарождения наших отношений, недалеко от областной научной библиотеки. Я без лишних слов потащил Ольгу в квартиру на Новокузнецкой.

Ольга жаждала ласк, как жаждет воды заплутавший в пустыне путник. Она несколько раз выжала меня, будто тряпку, и разложила на кровати просыхать, а сама прилегла рядом.

— Отдохни чуток, Ванечка! Умаялся, бедненький!

— Ольга — ты зверь! — простонал я, чувствуя усталость и ломоту в каждой мышце своего бренного тела. — Ты искусала меня, и раны мои кровоточат!

Лучше бы я этого не говорил! Она прижалась к моей груди, опять начала целовать.

— Я их залижу! — пообещала, хищно ухмыляясь.

И с рвением принялась исполнять обещание.

Ох, умеет Ольга утомить мужика! Научил на свою голову!

Вскоре все началось снова. Она зажгла меня, как спичку, почти мгновенно. Я перевернул ее спиной кверху и прошелся губами от пяток до головы. Ольга урчала от удовольствия, как котенок. Но, видно, ласки мои на сей раз не были изощренными и быстро ей наскучили.

— Теперь моя очередь! — деловым тоном уведомила эта ненасытная самка и одним рывком подмяла меня под себя. — Твоя нежность уже истощилась, я сейчас покажу, как надо ласкать!

Передача инициативы в ее руки означает почти погибель. Резкое движение — и я оказался оседлан. Наездница пустилась вскачь, вовсю неистовствуя. Она рычала, будто тигрица, настигающая свою жертву. И я рычал, как тигр, только смертельно раненный, рычал хрипло и затравленно, теряя остатки сил.

Ну, мадам, ну, фурия! И зачем я только разбудил в тебе этот спящий вулкан?! Лучше бы ты тихо лежала, покорно раздвинув ноги, как делала это поначалу, и ничего не чувствовала.

Боже, что же все-таки происходит с Машей? Она чахнет на глазах Она уже не бледная, она желтая, как воск. Особенно скулы, подбородок и крылья носа. А какие темные, почти черные круги под глазами!

Маша сидела у окна на своей койке и, печально склонив голову, смотрела сквозь стекло в мглистую тоску зимнего вечера.

С пакетом в руке я стоял у полуоткрытой двери палаты и вглядывался в дорогое лицо. Женщины не замечали меня и занимались своими делами: одна, самая молодая, читала; другая, ветхая старушка, вязала; третья, женщина средних лет с пышными волосами, энергично втирала в лицо какой-то крем. Я легонько постучал по косяку двери. Обитательницы палаты разом повернули головы. Маша, подхватившись, даже не сунув ноги в тапочки, бросилась мне навстречу.

— Девочка моя, как ты себя чувствуешь? — спросил я, стараясь придать голосу побольше оптимизма.

Лицо Маши озарила радостная улыбка:

— Мне уже совсем хорошо!

Я поцеловал ее и прижал к груди. Пышноволосая не отрывала от нас озорных глаз.

— Ты, конечно, еще не ужинала?

Маша беззаботно тряхнула головой:

— Да какой аппетит в этих стенах? Здесь кушать не хочется, только спать.

Я подвел ее к койке, усадил, сам опустился рядом на стул.

— Ты должна кушать, как следует, чтобы быстрее выздороветь, — мягко сказал я и ласково потрепал Машу по щеке.

— Рана уже зажила, — она пропустила мимо ушей мое замечание и перевела разговор на ту тему, которая, видимо, волновала ее более всего. — И Игорь Алексеевич говорит, что с ней все в порядке. Но почему-то назначает все новые анализы, присылает все новых врачей: то гастроэнтеролога, то эндокринолога. А сегодня утром был какой-то в очках. Вот таких! — Маша приставила к глазам пальцы, скрученные колечками, и засмеялась. — На пол-лица. Он осмотрел меня и сказал, что у меня, возможно, язва желудка. Честно говоря, я это и сама подозревала. У меня давно побаливает в животе и частенько подташнивает. Но все проходит, когда принимаю соду или но-шпу.

— Если у тебя язва, то ее нужно лечить, — я все поглаживал Машу по исхудавшей щеке и по волосам, которые потускнели и, кажется, стали гораздо жестче.

— Да она и сама пройдет! — убежденно заявила Маша. — У моего отца тоже когда-то была, ну, и где она теперь? Нету! Выйду из больницы, сяду на диету, начну нить облепиховое масло и через пару недель позабуду об этой болячке. Я с ней сама разберусь, без докторов!

— Завтра я поговорю с Игорем Алексеевичем и все выясню, — пообещал я. — Он будет работать?

— Да, с девяти утра.

Посидев немного в палате, мы вышли на лестничную клетку. Мне очень хотелось покурить.

— Если меня не будут отпускать, пообещай, что на Новый год обязательно украдешь меня отсюда! — серьезно попросила Маша, прильнув к моей груди… А ты придешь ко мне первого января?

— Нет, первого не смогу, — сообщил я с сожалением. — Меня не будет в городе. Нужно съездить в Бердянск.

— К родственникам?

— К родственникам. Но обещаю: я буду с тобой тридцать первого декабря. Приеду, как только освобожусь в редакции. И уйду от тебя не раньше половины одиннадцатого вечера… Прости, но встречать Новый год мне придется дома, иначе дети не поймут и обидятся.

— Ну конечно, любимый, нельзя обижать детей! — Маша стояла, крепко прижавшись ко мне, и я чувствовал, как она переминается с ноги на ногу. Ей трудно было стоять, не хватало сил. Я старался поддерживать ее, обхватив обеими руками за талию.

— Посидим с тобой, выпьем шампанского, потанцуем! — в моем голосе прозвучали нотки мечтательности, и это впечатлило Машу — она счастливо улыбнулась.

— Я так довольна, что ты пробудешь у меня тридцать первого столько времени! — проворковала она, целуя меня в скулу.

— Я долго пробуду у тебя и второго января! — прибавил я, давая Маше еще один повод порадоваться. Мне очень хотелось, чтобы она чувствовала себя нужной, желанной, любимой.

— Поцелуй меня, Ванечка! — попросила она и подставила для поцелуя свои посиневшие губы. Я накрыл их своими. Уста Маши были сухими и солоноватыми.

— А теперь иди, отдыхай, милая! — потребовал я ласково, но настойчиво. — Тебе нужно полежать, ведь ты еще не окрепла. Только прошу тебя, поужинай! Съешь хоть что-нибудь!

— Хорошо, Ванечка!

— Обещаешь?

— Обещаю!

Я поцеловал ее еще раз, и она устало пошлепала в отделение. Я с горечью смотрел ей вслед: Маша двигалась медленно, ноги плохо ее слушались, подгибались. Она действительно была очень слаба. Господи, неужели предстоит операция?