Питер Джеймс - В плену снов Страница 62

– И что же с ним стало? – спросила Сэм.

– В конце концов его вышвырнули из газеты. Товарищи побастовали несколько недель из-за его увольнения, а потом вернулись к работе. Отец стал еще более раздражительным. К тому же русские, как видишь, так и не пришли. И умер он злой как черт. Помню, моя тетя подошла ко мне на похоронах. «Он был хороший человек, твой папа. Хороший человек. Он никогда не причинил никакого вреда никому». – Кен снова сжал ее руку. – Что за дурацкая эпитафия, а? У нее не хватило духу сказать, что он был старым глупым пердуном, который просрал свою жизнь.

– Таким вот ты и запомнил его?

– Нет. Я ушел из дома прежде, чем его выгнали с работы. Когда я жил дома, он все еще пылал энтузиазмом. Обычно он читал мне на ночь рассказы о русской революции. Он не мог понять, как я занялся рекламным делом. Не разговаривал со мной долгие годы.

– Печально.

– И все же я и не рассчитываю, что моя эпитафия будет многим лучше.

– Почему?

– Да я немного пошел в своего отца. Думал, что смогу изменить мир. Нет, я не был агитатором, но считал, что смогу изменить его, занимаясь творческой деятельностью, с помощью кино. А вместо этого все, что я делаю, служит укреплению существующей системы. Я поддерживаю ее рекламой шоколадных плиток и японских автомобилей и хлеба из муки грубого помола и… Эпитафия у меня, видно, будет такая: «Здесь покоится Кен Шепперд. Он сделал больше для коммерческой рекламы хлеба из муки грубого помола, чем кто-либо другой. Упругий и устойчивый, никаких потерь в качестве. Человек, который принес миру МЕЧТУ ИЗ МУКИ ГРУБОГО ПОМОЛА».

Она засмеялась. Они наконец добрались до двери гостиницы.

– Давай выпьем, – предложил Кен, и они прошли в бар с дискотекой, где сели за слабо освещенный угловой столик.

За соседним расположилась группа коммивояжеров. Один из них рассказывал анекдот, остальные хихикали. У стойки бара сидела в одиночестве женщина с длинными, не по возрасту, светлыми волосами и в мини-юбке. Кен мельком взглянул на нее, встретился взглядом с Сэм и подмигнул.

– А не сделать ли нам Джейку подарочек? Посадим ее дожидаться в его номере, а? – Он знаком подозвал официанта и заказал бутылочку шампанского «Крэг». – В виде любезности от «Замечательной пищи Спея», – сказал он. – Потанцевать не хочешь?

Сэм посмотрела на него, удивленная:

– С удовольствием.

Он взял ее руки в свои и, мягко увлекая ее за собой, повел на площадку для танцев. Она почувствовала, как нервная дрожь пробегает по шее и дальше вниз, к животу.

Звучала мелодия «Когда мужчина любит женщину», Кен посмотрел на нее пристально и лукаво, придвигаясь все ближе.

Нет-нет, Сэм.

Серьезная опасность.

Ее руки трепетали, и она ощутила, что струйка пота сбегает сзади вниз по шее. Он наклонил голову, и их губы слегка соприкоснулись. Она резко отшатнулась назад, словно от разряда тока, а потом быстро, будто клюнула, поцеловала его и плотно прижалась своей щекой к его щеке. Она почувствовала колючесть его щетины, запах одеколона и шампуня, а еще чистый и грубый запах его пота сквозь рубашку из толстой хлопчатобумажной ткани.

Они танцевали, щеки их соприкасались, и она настороженно косилась по сторонам: вдруг Чарли Эдмундс или еще какой-нибудь знакомый неожиданно окажется здесь. Но в баре вообще не было никого, кроме коммивояжеров, гоготавших над очередным анекдотом, и старой шлюшки у стойки бара, курившей в одиночестве сигарету.

Сэм чувствовала, что руки Кена сильно и жадно гладят ее спину, и она вдруг вспомнила другой случай, казалось позабытый ею навсегда. Холодная ветреная ночь. Густой запах кожи автомобильных сидений. Легкое чувственное прикосновение руки того юноши к покрывшемуся мурашками бедру, как раз поверх чулка. Из приемника льется подогревающе-страстная мелодия «Жё тэм, жё тем»[15]. Окна совсем запотели, и она вспомнила, как тогда в темноте боялась, что вдруг какой-нибудь любознательный тип тайком подглядывает за ними. Она отчетливо припомнила треск разрываемой бумаги, маслянисто-резиновый запах презерватива, шуршание одежды и неловкое сопение. А потом, спустя считаные мгновения, она лежала на спине, чувствуя на себе невыносимо тяжелое тело этого юнца, все шептавшего ей: «Ну и как было? Ничего, а? Господи, это было клево!» В самом деле? Она даже не была уверена, это произошло у него по-настоящему, кончил ли он в нее или же произошел, как это там называется… преждевременный выброс, что ли, или как там еще.

Сэнди. Ей удалось вспомнить его имя, но лицо стерлось из памяти. Красивые волосы… Вот и все. Остальное представало каким-то расплывшимся пятном.

Музыка прекратилась, и она отстранилась от Кена. Их глаза встретились.

– Ты очень привлекательный, Кен. Не искушай меня.

– Я?! Да я просто танцую, – сказал он, но его глаза неотрывно глядели в ее глаза. – Я бы хотел переспать с тобой.

Она покачала головой:

– У нас отличные отношения, Кен. Давай не… – Она пожала плечами. – Я должна быть сильной именно сейчас. Я должна быть сильной, сохранять голову ясной… так или иначе. – Она крепко обняла его. – Я не сомневаюсь, заниматься с тобой любовью – самая замечательная вещь на свете, но я не могу, понимаешь? – Она мягко коснулась зубами мочки его уха, а потом отстранилась. – Давай присядем и выпьем.

Шампанское уже стояло на столе, и он разлил им понемногу. Они чокнулись бокалами и выпили, Кен закурил новую сигарету.

– Мне казалось, что отношения между тобой и Ричардом… – начал было он.

– Не такие уж блестящие, – закончила она. – Не знаю, что с ним случилось. Он так сильно изменился за последние несколько месяцев.

– Что ты имеешь в виду?

– Он стал другим человеком. Я не знаю, оттого ли это, что… – Она уставилась на пузырьки в бокале. – Есть один довольно странный тип, с которым Ричард ужасно подружился. Не знаю, может, он заимел над ним такую власть… вроде какого-нибудь Свенгале[16].

Кен скептически нахмурился.

– Да-да, Кен, именно это я имею в виду. Он все время разговаривает с ним по телефону. Раньше он отстаивал собственное мнение, казалось, с этим всегда было все в порядке, а потом этот тип, Андреас Беренсен, дал ему в прошлом году то ли совет, то ли сведения, полученные частным путем, которые подтверждались, и Ричард наварил на этом уйму денег, ну и теперь он, можно сказать, даже в сортир не ходит, не спросив у своего дружка на то разрешения.

– А кто он такой, этот Андреас Беренсен?

– Директор одного из швейцарских банков. – Она пожала плечами и выпила еще немного. – Может быть, я просто нервно реагирую на него. Может, дело вовсе не в нем… а во мне. Возможно, Ричард попросту больше не считает меня привлекательной. Он пьет чертовски много. Иногда я думаю, не нервное ли истощение у него. – Она печально улыбнулась. – Я… я чувствую, что это серьезно, что я просто обязана быть рядом. И обязана быть сильной.