Жан Александр - Кровавая луна Страница 62

— Скажите, Диккенс, по-вашему, мистер Морхауз счастливый человек?

— Мне трудно понять, что вы под этим подразумеваете, мисс Джудит.

— Мне тоже. Иногда он кажется таким отрешенным, занятым лишь своими мыслями. Словно что-то гнетет его. Вы понимаете?

Диккенс кивнула.

— Да, хозяин порой бывает мрачнее тучи, но не беспокойтесь, мисс Джудит, он неплохой человек.

— Я знаю, но… — она смущенно замолчала.

Как прямо сказать о том, что волнует сердце? Совет необходим, но как переступить собственную робость? Было невероятно трудно решиться. Между тем лицо экономки посерьезнело, наполнилось грустью. Наклонившись, она ласково коснулась руки Джудит. В голосе звучала материнская забота.

— Постарайтесь не думать ни о чем, кроме работы, мисс Джудит. Забудьте обо всем остальном. Мужчине с больной женой достаточно хлопот и ни к чему обзаводиться новыми. Не обижайтесь, но только слепой не заметит, что происходит с вами. Будьте осторожнее в своих чувствах, их так легко ранить.

Поднявшись из-за стола, она вернулась на кухню, и Джудит с благодарностью приняла ее уход. Пунцовый румянец прилил к щекам, и, как ни участливы были слова Диккенс, Джудит со стыдом спрятала лицо в ладонях.

Боже мой, неужели это так заметно?

Поспешно покинув кресло, она буквально вылетела из комнаты. Скорее окунуться в работу и забыться! Хотя, похоже, каким бы высоким ни было жалованье, пребывание в этом доме обходится ей значительно дороже.

И все же дорога по полутемному коридору к рыцарской зале была полна надежд и трепетной радости, что отличает влюбленность. Новая встреча после короткой разлуки. С замирающим сердцем Джудит Рейли повернула дверную ручку и вошла в комнату, где ее ожидал Джеффри Морхауз.

— Входите, входите. Я уже начал думать, что не увижу вас.

— Я только из-за стола. Диккенс приготовила восхитительные пирожные.

— Других у нее не бывает. Вы готовы к работе?

— Да, разумеется.

— Хорошо. Как видите, я решил встать пораньше и, пока вы завтракали, успел набросать тринадцать страниц в дополнение к вашим вчерашним заметкам. Мне хотелось бы, чтобы вы переписали их своей рукой. Мои каракули невозможно читать. У вас хороший почерк?

— Мне всегда казалось… да. Начинать прямо сейчас?

— Да. Я вошел в ритм и не собираюсь его терять. Создание книги — невероятное чувство, очень жаль, что я так поздно пришел к этому. Пока вы переписываете, я посмотрю библиотеку. К моему удивлению, о королях и королевах можно писать бесконечно. Весь проект займет несколько больше времени, чем я предполагал.

— Я тоже так думаю.

— Разве я обещал что-то иное, мисс Рейли? Итак, берите заметки и приступайте. Я буду на своем месте. Как обычно.

Протянув пухлую стопку мелованной бумаги, он повернулся и быстрым шагом прошел к своей парте в углу залы. Снова горели свечи, несмотря на серый рассвет, проникавший, через узкие стрельчатые окна. Джудит, как автомат, подошла к выдвинутому из-за дубового стола креслу. Карандаши, чернильница с ручкой и чистая бумага дожидались ее. В мозгу отчаянной дробью, ритмично и гулко, пульсировали разносящие ток крови удары сердца. Словно колокол судьбы ее глупым романтическим мечтаниям. Любовь!

Он даже не взглянул на нее, когда она вошла в залу. Не обратил внимания на ее новое платье и разговаривал, как с впавшей в немилость служанкой. Вел себя так, как будто не было вчерашней встречи на лестнице.

Словно она придумала все ради собственных ребячьих фантазий.

Со слезами, сбегавшими по ресницам, она села в кресло и разложила бумаги. Кабанья голова на стене осклабилась, неприятно поблескивали клыки.

Казалось, отвратительная тварь смеется над ней.

Какая-то струнка оборвалась глубоко в сердце.

Слезы застилали глаза; неровный почерк петлял, слова сливались в сплошное водянистое пятно, в котором уже ничего невозможно было разобрать. Старинные часы в прихожей пробили девять, но для Джудит время остановилось.

Первое разочарование в любви бывает самым сильным и самым болезненным.

Следующие два дня были полностью посвящены работе, в которую Джеффри Морхауз, казалось, ушел с головой. Долгие часы, занятые нескончаемой перепиской и разбором древних саксонских хроник, Джудит проводила за громоздким дубовым столом в окружении боевых регалий, развешанных по стенам. Разговоры, если и возникали, не затрагивали никаких тем, кроме будущей книги. Для Джудит было легче молча выслушивать требования, коротко отвечать на немногочисленные вопросы и все время держаться в стороне от хозяина дома. Похоже, он едва замечал происшедшую в ней перемену, занятый своими делами. Даже за чаепитием они касались исключительно исторических проблем. «Венценосцы Британии» продвигались глава за главою. С момента первых заметок Джеффри Морхауз заметно продвинулся в осуществлении проекта. Оба жили в напряжении, заряженном вопросами, поисками ответов, выписками из толстых томов и перепроверками сведений, приносившими необычайное удовлетворение. В некотором смысле их новый стиль общения казался ниспосланным свыше для самолюбия Джудит. Иначе она бы просто не смогла остаться в Челси-Саут. Раскрывшийся цветок любви, сорванный у самого основания, упокоился под тяжелым доспехом израненной гордости и боли. Она избегала новых переживаний. Пусть даже ценою собственного чувства.

Ночи были мучительны в своей безысходности. Лежа в кровати с открытыми глазами, она вслушивалась в темноту, страшась снова различить знакомое постукивание. Несмотря на уверения Джеффри Морхауза, она видела нелогичность его объяснений. Рыдающие стоны незнакомки не повторялись. Все выглядело кошмарным сном, не более. Невыносимыми стали ежедневные трапезы наедине с хозяином дома. Видеть его каждый день постепенно стало мучительной обязанностью, оправдать которую не могло никакое жалованье. Смешанное чувство любви и горького сожаления охватывало ее всякий раз в его присутствии. Хотелось коснуться его, сказать ласковые слова о любви, но она сдерживалась. Двойственность его натуры, с которой ей пришлось столкнуться, подавляла и приводила в замешательство. Джудит не могла решиться. Хотелось остаться рядом и в то же время хотелось уйти. Она любила и ненавидела. Плакала, когда он уходил, и радовалась, встречая его снова. И все время, пока длилась схватка чувств, над полем битвы витала неясная тень Оливии Морхауз. Тень, о которой невозможно было забыть, но которая возникала лишь в бое часов, возвещавших обед, — когда Диккенс, накрыв стол, с подносом в руках направлялась к винтовой лестнице. Миссис Морхауз, казалось, почти не покидала своей спальни. Даже в теплые, солнечные дни, ставшие обычными с наступлением весны.