Энн Райс - Волки на переломе зимы Страница 62

– Но я ведь, наверно, не одна такая. Думаю, то же самое должны чувствовать все, кто проводит много времени в лесах. А мы-то считали, что все это лишь игра воображения – точно такая же, как ощущение присутствия призраков. Сейчас я пытаюсь понять, не обидели ли мы их, этих духов, этих призраков, своим неверием.

– Не знаю. Но в этого духа ты точно поверишь, – ответил Ройбен. – Он кажется таким же реальным, как сейчас ты мне, а я тебе. Он был вполне материален. Когда он ходил, под ним скрипел пол. И кресло скрипело, когда он в него садился. Еще он имел запах… даже не знаю… что-то вроде жимолости, свежей зелени и еще пыли… ты ведь замечала, что пыль тоже может иметь чистый запах, скажем, когда после долгой засухи начинается дождь, и первые капли поднимают пыль.

– Представляю себе такое, – сказала она. – Но почему все это тебя расстраивает?

– Вовсе нет, – возразил он.

– Вовсе да. Ты печален. Когда ты заговорил об этом, у тебя изменился голос.

– О, сам не знаю. Если это и печаль, то, пожалуй, светлая. Просто я перехожу из одного мира в другой и сейчас застрял на пороге или, может быть, сделался частью обоих миров, но реальный мир, мир моих родителей, моих старых друзей… он не способен познать мой новый мир и не может заметить, какая часть меня переменилась.

– Зато это знаю я, – сказала она и поцеловала его.

Он понимал, что если обнимет ее, то не справится с собой, не выдержит – находясь с нею в машине, среди людей, которые шли мимо к своим автомобилям. Как же больно ему сделалось от этого!

– Мы с тобой создадим новый союз, правда? – спросил он. – Я имею в виду – новый союз в новом мире.

– Да, – ответила она. – И я хочу, чтобы ты, когда мы увидимся в Рождественский сочельник, твердо знал: я твоя невеста в этом мире, если ты этого пожелаешь.

– Если пожелаю? Да я жить без тебя не могу. – Это была чистая правда. Ну и что из того, что его пугало ее предстоящее преображение в волчицу? Этот страх он преодолеет. Любовь поможет ему в этом, а в том, что он любит ее, не могло быть никаких сомнений. С каждым днем, проведенным в отрыве от нее, он все сильнее убеждался в своей любви.

– В Рождественский сочельник я стану твоим мужем, – сказал он. – А ты – моей нареченной супругой, и это, да, это утвердит наш союз.

После этого расставаться с нею было еще трудней. Тем не менее он заставил себя очень быстро поцеловать ее в обе щеки и выскользнуть из машины. А потом стоял на дороге и смотрел ей вслед.

Она выехала на шоссе ровно в два часа.

Ройбен отправился обратно в «Таверну».

Там он проскользнул в зарезервированный для их компании номер и, воспользовавшись сначала уборной, наскоро набросал небольшой очерк о фестивале для «Обзервера» и отправил его по электронной почте редактору Билли Кейл, присовокупив приписку, что, если она сочтет нужным, он сможет позднее дополнить статью.

Билли уже выехала на прием, но он знал, что в таких случаях она нанимает для себя и своих сотрудников машину с водителем и поэтому вполне может разобраться с материалом и по дороге.

Действительно, ответ «Да и да» поступил, когда он в обществе Феликса и остальных собирался покинуть «Таверну». В небе впервые за день проглянуло солнце. Билли писала, что его статья о рождественских традициях получает больше всего откликов на сайте газеты. В завершение она попросила добавить к заметке короткий абзац о том, что во время рождественского праздника в городе не видели и не слышали Человека-волка. «Да», – коротко ответил Ройбен и за две минуты выполнил пожелание редактора.

Приветствовав очередную группу телерепортеров, Ройбен и Феликс расстались со Стюартом и Маргоном и отправились в запланированный обход торговых мест. Феликс рассчитывал серьезно поговорить со всеми торговцами и ремесленниками, чтобы выяснить, как у них идет торговля и что нужно сделать, чтобы через год все получилось еще лучше.

Ройбен переходил от прилавка к прилавку, рассматривая то изумительную обливную керамику – миски, тарелки и кружки, каждая из которых была хороша сама по себе и не походила ни на одну другую, – то кукол с головами из сушеных яблок, то лоскутные одеяла, вездесущие лоскутные одеяла, и вскоре у него закружилась голова. Кожевенники продавали поясные ремни и сумочки, мастера бижутерии – латунные пряжки к этим ремням, ювелиры – разнообразные поделки из золота и серебра, имелась и неизбежная барахолка, где профессиональные торговцы выставляли вещи явно фабричного производства, а в одном месте даже распродавались за полцены книги из бестселлеров в хороших изданиях (по всей вероятности, краденые).

Феликс успевал уделять внимание всем и каждому, вдумчиво кивал, выслушивая похвалы или жалобы. Запас визитных карточек в его карманах казался неисчерпаемым. Он с готовностью брал у торговцев кружки с медом и элем, но редко делал больше одного глотка.

И все это время Феликс казался чрезвычайно, чуть ли не безумно счастливым; время от времени ему требовалось ненадолго укрыться от людей в каком-нибудь подсобном помещении или туалете, иногда они с Ройбеном ныряли в какой-нибудь переулок, где оказывались в обществе отверженных, которые прятались туда, чтобы украдкой покурить, а потом с виноватым видом и с извинениями возвращались к тем, кого «спасали» от своей привычки.

Да, у Ройбена то и дело начинала кружиться голова, но это была не дурнота, а, напротив, приятное ощущение, как-то связанное и с рождественскими хоралами, звуки которых то и дело прорезались сквозь гомон толпы, и огромными рождественскими венками на всех дверях, и с запахом хвои, и со свежим сыроватым ветерком.

В конце концов он потерял Феликса. Он растерял всех знакомых.

Но и это ему понравилось. Он иногда останавливался, чтобы сделать в айфоне запись для следующей статьи, но по большей части брел куда глаза глядят, умиротворенный и восхищенный пестрой суетой, смехом и визгом детей, неуверенным, но неуклонным движением покупателей вдоль прилавков, которое временами начинало походить на танец.

В глазах у него, словно в калейдоскопе, кружились аркады торговых рядов и лица продавцов. Он разглядывал бесчисленные прилавки с рождественскими украшениями – в основном это были крохотные феи и эльфы – и изумительные деревянные резные игрушки. Куда ни глянь, торговали ароматным мылом, пенами для ванн, пуговицами, разноцветными нитками, лентами, кружевами, экстравагантными шляпами. Или винтажными шляпами? Кто-то недавно рассказывал ему об этих самых винтажных шляпах, именно такого типа, с широкими полями и цветами. Он, правда, не мог вспомнить, кто именно. А еще на каждом шагу продавались маканые свечи, благовония и почтовая бумага – все ручной работы.