Диана Сеттерфилд - Беллмен и Блэк, или Незнакомец в черном Страница 63

Когда-то давным-давно он открыл такой же блокнот и обнаружил в нем приписку, сделанную неуклюжим детским почерком: «Поцеловать Дору». Как бы рад он был сейчас ее поцеловать, окажись она здесь!

Но дальняя поездка – это потеря времени. А его ждало множество дел.

Из перечня задач он выбрал с дюжину таких, которые требовали работы за письменным столом. Взглянул на часы: без двадцати минут восемь. Что ж, посмотрим, успеет ли он сделать все это… скажем, к девяти? Нет, это слишком долго. Без четверти девять. Это в самый раз.

И он взялся за дело.

Стеклянный купол атриума одинаково безучастно смотрел вверх, в черное ночное небо, и вниз, в глубокий колодец посреди здания. И у швей в равной мере кружилась голова при взгляде как вверх, так и вниз, когда они по огибавшей атриум галерее направлялись в особую комнату, выделенную им для вечерних собраний и чаепитий, – там имелась небольшая печка, на которой можно было вскипятить воду или подогреть молоко.

– Кто такой мистер Блэк? – спросила Лили. – Правда, что его никто никогда не видел?

Девица тощая и мосластая, она выделялась среди прочих не только и не столько этим, сколько своим статусом новенькой. Конечно, все они работали здесь недавно, однако Лили появилась позже остальных, заменив уволенную швею. Ее приход стал для других девушек значимым явлением: посвящая новенькую в здешние детали и тонкости, они чувствовали себя уже опытными старожилами.

– Никто никогда? О чем ты? Разве ты ни разу не встречала мистера Блэка? – вздумала подшутить Салли.

– Ни разу.

Салли рассмеялась.

– Конечно же, ты его встречала. И не далее чем сегодня!

Лили наморщила лоб:

– Ничего подобного.

– Ты с ним даже разговаривала!

– Но это был мистер Беллмен.

– А вот и нет: это был мистер Блэк!

Кто-то из девушек, не выдержав, сдавленно хихикнул, но другие закивали с самым серьезным видом, подтверждая слова Салли. Лили переводила взгляд с одного лица на другое, пытаясь понять, правда это или розыгрыш.

Одна из девушек наклонилась вперед и сообщила доверительным тоном:

– Мистер Беллмен и мистер Блэк походят один на другого, как две булавки, приколотые у тебя за манжетой.

– Так они близнецы? – поразилась Лили.

Сьюзен – она была постарше других и пользовалась репутацией благоразумной особы, во всем знающей меру, – покачала головой:

– Хватит ее дразнить. Подумай сама, Лили. Разве так бывает, чтобы два мужчины были близнецами и притом имели разные фамилии? Близнецами могут быть только братья. Нет, мистер Блэк – это теневой партнер.

Девушки озадаченно переглянулись. Теневой партнер? Это что еще за птица?

Выждав паузу и вдосталь насладившись своим превосходством, Сьюзен снизошла до пояснения:

– Это значит, что он вложил деньги в компанию, чтобы она заработала, но оставил все руководство мистеру Беллмену, а сам только получает свою долю прибылей.

– Да уж, – промолвила Лили. – Воистину, век живи – век учись.

Привалившись плечом к косяку, Лиззи полусонно слушала их разговоры, глядя сквозь дверной проем вверх, на стеклянный потолок здания.

Теневой партнер. Какое странное название. В ее голове возник образ: мистер Беллмен и мистер Блэк спят рядышком на узкой, совсем как у нее, кровати в одинаковых ночных колпаках – ни дать ни взять пара булавок в наборе. Эта мысль вызвала у нее улыбку.

Помнится, в первый раз увидев мистера Беллмена, она посчитала его мистером Блэком.

Потом она вспомнила, что мистер Беллмен говорил о мистере Блэке в ту ночь, когда они встретились в переулке. Ему взбрело в голову, будто она, Лиззи, знакома с этим Блэком! Впрочем, он тогда был нездоров, а больные люди какой только бред не несут…

По ту сторону стеклянного колпака, высоко в небе, на миг погасла и затем вновь появилась звезда. Должно быть, это птица пролетела в темноте над зданием.

17

Первым делом Дора вскрыла посылку, отложив в сторону письмо, содержание которого было ей известно заранее: наверняка папа снова не сможет приехать домой, он слишком занят.

Кисти оказались точь-в-точь такими, какие она хотела. В магазине художественных товаров на Брод-стрит в Оксфорде нашлось почти все ей нужное, кроме этих тончайших кисточек – в каждой всего полдюжины козьих волосков. Для детальной прорисовки птичьих перьев кисти потолще не годились. Ранее, уже отчаявшись их найти, она попыталась сделать кисточку самостоятельно. Наиболее подходящие для этой цели волосы, прямые и крепкие, были у Роба Армстронга, сына Фреда из пекарни. Роб заглядывал к ним регулярно, приезжая за пустой тарой после фабричных завтраков. Просьба Доры привела его в замешательство, однако он согласился пожертвовать свою прядь для эксперимента. Дора приклеила несколько волосков к ручке от старой кисти, дополнительно стянула их ниткой, ровно подрезала и попробовала рисовать. Результат получился смехотворным. Человеческие волосы плохо держали краску, имели не ту упругость и вдобавок расползались в стороны, так что удержать их вместе не помогали никакие клеи и нитки. Один за другим они выпадали, оставаясь на палитре, в баночке с водой или на самом рисунке. Дора подарила эту картину Робу в благодарность за его вклад в эксперимент – изображенный на ней дрозд, по мнению художницы, получился в целом неплохо, за исключением перьев. Роб провел пальцем по крылу, нащупал влипший в краску собственный волос и засмеялся.

Но теперь, с новыми кистями, дело должно было наладиться. Она встала, чтобы направиться в комнату за красками, и только тут вспомнила о письме.

Дора его прочла. Все было именно так, как она подумала изначально: папа сообщал, что не сможет приехать.

Если честно, ее это не очень расстроило: отказ она предвидела, да и как-то оживить ее будни отец смог бы вряд ли. В прежние дни, при жизни мамы, братьев и маленькой сестры, голоса в их доме не умолкали весь день напролет, но сейчас, когда из всей семьи остались лишь они двое, Дора мало что могла сказать отцу, а он еще меньше мог сказать ей. В его присутствии нельзя было говорить ни о прошлом – отца эти напоминания угнетали, – ни о нынешних увлечениях Доры. На время его визитов приходилось отказываться от бинокля и красок вместе с доставляемым ими удовольствием. Так что – и Дора нехотя призналась в этом самой себе – приезд отца был бы ей только в тягость.

Она приготовила краски, предвкушая несколько часов счастливого погружения в творчество. Это позволяло ей отвлечься от прочих мыслей. Воспроизводя на бумаге какой-нибудь зрительный образ, она забывала обо всех своих горестях и печалях. Прежде в этом ей помогала память, но с некоторых пор, напротив, лучшим средством стало забвение. Забыть прошлое с его горькими утратами… Для этого требовалось нечто по-настоящему увлекательное, полностью завладевающее вниманием, и живопись подходила для этого как нельзя лучше.