Томас Оуэн - Дагиды Страница 64

Мать, которая ушла было в спальню, тотчас появилась в коридоре. К счастью, она не посмотрела в его сторону, а сразу направилась к Вере.

Он старательно прислушивался. Женский шепот. Значит, Вера там? Ему удалось разобрать: «Иди к себе. Что за глупая нервозность?»

Голос Веры. Каким образом она очутилась в своей комнате? Значит, бледная проскользнувшая тень… Вера? Откуда она пришла?

Он отказывался понимать. Поднялся к себе, приник лбом к оконному стеклу. На белесые крыши легла едва заметная розовая полоса. Звезды исчезли, только луна, упрямая и фригидная, продолжала доминировать в центре неба.

Когда Вера пришла его будить, утро было в расцвете. Он спал в кресле, свесив тяжелую голову на грудь.

Странная девочка долго смотрела на него. Дотронулась до плеча. Кончики пальцев нащупали ключицу сквозь тонкую ткань рубашки.

– Встаньте, дядя Прокоп, проснитесь, прошу вас! Это очень важно!

Усталый, совершенно разбитый, он с трудом открыл глаза. Вера склонилась к нему.

– Страшный сон мне приснился этой ночью. Я видела умирающую Мару. Уверена, с ней случилось несчастье. Пойдемте скорей. – Она резко сдавила плечо своего друга. – Мне плохо. Мне так страшно. Во сне она все время звала меня…

Дверь была заперта изнутри. Восклицания, зовы остались без ответа. В присутствии комиссара полиции консьерж приналег на дверь. В комнате мерцал желтый свет китайского абажура. Оконные занавеси задернуты. На большой тахте среди разбросанных подушек– мертвая Мара Георгиева. Мертвая… все попытки привести ее в чувство остались безрезультатны. Она лежала неподвижная и холодная, и на ее лице застыло выражение судорожного, загадочного счастья.

Кроме маленькой раны на горле близ артерии – никаких признаков, позволяющих распознать причину смерти.

Маленькая, аккуратная розовая рана… и никаких следов крови.

Комиссар внимательно обследовал тело, и, когда он выпрямился, его мучительно серьезный взгляд, казалось, отразился на всей его плечистой, основательной фигуре.

– Эта женщина обескровлена, – сказал он, плохо владея собой, – Это очень необычное дело.

Консьерж, очевидно, ничего не понял.

– Я и говорю, самоубийство, – басовито прогудел он. – Вы считаете, она отравилась?

– Я сказал, что она обескровлена. Это куда ужасней.

– Ее убили? – спросил отец Веры, который держался вместе с женой у входа в комнату.

Консьерж отрицательно замотал головой:

– Невозможно. Она вчера пришла рано вечером. И к ней никто не приходил.

– Объясните, пожалуйста, точнее вашу мысль, – обратился Мирон Прокоп к комиссару.

– Я имею в виду, – плечистый комиссар был весьма удручен собственной констатацией, – что эта женщина умерла смертью неестественной, даже невероятной.

– Всякое преступление в принципе неестественно.

– Это особое преступление. Взгляните на рану. Четкие, ровные края и слегка волнистый зигзаг. Это след зубов. Что-то… кто-то впился несчастной в горло…

– И потом?

Эти слова испуганно прошептала мать Веры. Комиссар поочередно посмотрел на каждого из присутствующих.

– И потом… пил кровь этой женщины, пока жизнь не покинула ее.

Вера вскрикнула. Прокоп подошел к ней и дружески сжал локоть. Ее отец потер кончик носа и заявил недоверчивым тоном:

– Но послушайте, комиссар! Вы нам рассказываете сказку о вампире!

Полицейский опустил голову. Он не мог найти другого объяснения. Молча и боязливо присутствующие отошли от тахты. Консьерж резонно заметил:

– Это меня совсем не удивляет. Странная женщина, я всегда так думал. Вечерами, поднимаясь к себе, я часто слышал ее рыдания.

Отец Веры недоуменно пожал плечами:

– Комиссар, вы преувеличиваете. Какие вампиры в наше время? Расскажите еще о волках-оборотнях.

– Я ничего не преувеличиваю, – ответил задетый комиссар. – Не в первый раз я вынужден приходить к такому выводу.

Мать Веры заплакала:

– Бедная женщина. Такая добрая…

– Такая добрая, – вздохнула Вера и украдкой взглянула на Прокопа. – Такая красивая, милая…

И она, словно кошечка, облизала язычком тонкие подвижные губы.

Прокоп и Вера гуляли в знакомом парке. Мару похоронили этим утром. После встречи в присутствии комиссара они более ни разу не заговаривали о женщине, которая их познакомила.

Прокоп обнял ее за талию, и они медленно обогнули тщательно ухоженный газон, окаймленный изящной узорчатой загородкой.

– Я хочу сделать вам признание, маленькая фея.

– Ой, как интересно!

– Присядем.

Они остановились подле старой черной скамейки. Прокоп закусил губу, нахмурился, потом все же решился:

– Вера… Знаете ли, я недавно, однажды ночью, хотел прийти в вашу комнату.

– Правда? – Ее лицо вспыхнуло от радости. – И почему не пришли? Почему остались сидеть на лестнице, как школьник? Видите, я знаю…

– Но я не все время оставался на лестнице.

– Почему же вы побоялись меня удивить? – Она говорила торопливо и горячо.

– Вера, я заходил к вам…

Она мягко покачала головой и снисходительно улыбнулась.

– Вам приснилось, дядя Прокоп… Вы всю ночь просидели на ступеньке.

Он смутился и снова стал припоминать события той ночи. Может быть, она права? В последнее время он действительно запутался в пересечениях реального и воображаемого. Тут и в самом деле нетрудно потерять ориентир. Он желал ее до страсти, до горловой спазмы. Поперхнулся, откашлялся, запинаясь произнес:

– Маленькая фея… Я бы так хотел… чтобы я был там… в вашей комнате…

– Очень хорошо. Я бы тоже хотела.

Она нежно потерлась щекой о его подбородок.

– Правда? Ждите меня сегодня ночью…

Их пальцы жадно переплелись, и молчание скрепило договор лучше всяких слов.

День клонился к закату. Парк давно опустел. Желтая лохматая собачка выглянула на них из кустов и удалилась в аллею с видом комичного достоинства.

Вера осторожно высвободилась.

– А вы верите в вампиров? – спросила она, не поднимая глаз.

– Нет.

– Нисколько не верите?

– Нисколько.

Она захохотала.

– Дядя Прокоп, может, поиграете в вампиров со мной?

Она произнесла нараспев: «самноэ», как цирковой клоун.

– Почему бы и нет?

Она приблизила глаза, смешливо угрожающие, раскрыла губы и залязгала зубами.

– Можно укусить?

– Да… только не больно.

Он доверчиво подставил шею.

И тогда искоса заметил… нечто в глазах Веры. Похолодел, вытянул руку, отпрыгнул прежде, чем она его коснулась. Его лицо исказилось от боли и отвращения. Потом резко сказал:

– Пора возвращаться. Что это мы затеяли? Глупость какая!

Вера прыснула, как девчонка, которой удалась хитрая проделка.