Дом бьющихся сердец - Оливия Вильденштейн Страница 65

Все еще взбудораженная тем, что возвращение в Люче оказалось не напрасным, я касаюсь колена Эпонины.

– Я позабочусь о том, чтобы вы получили желаемое.

Отбросив в сторону свою обиду на Лоркана, я передаю ему признание, которое вырвала из уст принцессы.

Мериам прячет Ксема Росси.

Я вовсе не жду ответа в духе «Молодец, птичка», но надеюсь на хоть какой-то ответ. Например, «Я пошлю несколько птиц на разведку». Когда в сознании не раздается чужих слов, я решаю, что он все-таки не здесь, и мою радость разъедает… нечто непонятное.

– Ты останешься на ужин, несмотря на то что получила желаемое? – Вопрос Эпонины отвлекает от размышлений о Лоре.

Я изображаю восторг, которого больше не испытываю, хотя, как она и сказала, я в самом деле получила желаемое. Почему радость так мимолетна?

– Я с превеликим удовольствием поужинаю с будущей королевой, если эта самая будущая королева по-прежнему готова преломить со мной хлеб.

Улыбка расползается по ее губам.

– Поверни направо!

Я хмурюсь: справа расположен Тарелексо.

– Хочу посмотреть, где живут другие. Где жила ты.

Весь стыд и нервозность моментально улетучиваются, потому что мне до сих пор не выпадало возможности проверить, восстановил ли Данте мой дом. Если нет, то что я почувствую, вновь увидев его оскверненным?

Глава 42

Хотя бо́льшая часть лица Эпонины скрыта под маской, от меня не ускользает ее легкая улыбка, которая становится все заметнее по мере того, как мы заплываем все дальше в тарелексийские воды, а дома сужаются, прижимаясь друг к другу, как измученные дети.

– Вы впервые в Тарелексо? – спрашивает Сиб принцессу Неббе.

– Впервые.

Ничего удивительного: чистокровные обычно держатся подальше от здешних мест. Видимо, их острое обоняние не выносит запаха от канав.

– Тут… красочно.

Действительно. Хотя дома облупившиеся и выгоревшие на солнце, они походят на палитру художника. Проследив за взглядом Эпонины, я понимаю, что она говорит о выстиранном вручную белье, которое сушится на ветерке.

В отличие от высокородных и остроухих, в нашем распоряжении нет воздушных фейри, чтобы сушить вещи. Не говоря уж об ограничениях на нашу… на магию полукровок. Я вдруг с удивлением осознаю, что до сих пор причисляю себя к их числу.

– Ты скучаешь по здешним местам? – Эпонина поглаживает ножку бокала, который наполняли столько раз, что Таво уже опустошил три кувшина.

– Если совсем честно, то нет. Скучаю только по людям. По бабушке и маме… по тем, с которыми я выросла, а не… другим.

– Разумеется. – Она стучит по бокалу ногтем, таким же черным, как губная помада. – Мою чашу не наполнили до конца.

Сиб бросает на меня взгляд круглых глаз, словно говоря: «У этой синьорины печень, должно быть, отлита из металла». Или ее глаза спрашивают: «Я прощена?»

Когда Таво – в который раз – наполняет бокал Эпонины, его янтарный взгляд останавливается на мне.

– Змеям тоже долить вина?

– Прошу прощения?

– Я заметил, что твое вино большей частью оказывается за бортом.

– Потому что гондола постоянно раскачивается, и я предпочитаю пролить вино в Марелюче, чем испачкать свое прелестное платье. В Тарекуори у меня развился вкус к роскошной жизни.

Сиб не сдерживает фырканья.

– Согласна. – Эпонина убирает с лица длинные черные пряди парика. – Диотто, гондольер просто ужасен. Я хочу, чтобы его заменили перед нашим возвращением через канал.

– Это не… – Я прикусываю губу. – Змеи не облегчают ему работу, Маэцца.

– Никакая работа не обходится без трудностей. – Она смотрит на меня с вызовом несколько долгих мгновений, словно ожидая возражений.

Я не поддерживаю дискуссию о преодолении трудностей, а обращаю взор на крошечные родные острова. Фасады домов украшают дикие цветы и ползучие лозы, между которыми виднеются сеточки трещин. Когда мы достигаем самого западного острова, я выпрямляюсь и хватаюсь за борт лодки.

Хотя я много раз хотела перемахнуть через мосты королевства, чтобы проверить, выполнил ли Данте свое обещание, присматривающие за мной вороны не выпускали меня за пределы Тарекуори, поскольку на его широких улицах легче охранять.

Теперь, когда мы проплываем мимо моего маленького голубого домика, я радуюсь, что меня сюда не пускали: неизвестно, как бы я отреагировала, если бы вернулась домой раньше.

Хотя изнутри не горят лампы, лунный свет стекает с разбитых ставней и скользит по пыльным комнатам, задерживаясь на стенах, покрасневших от оскорблений. Та крупица веры в Данте, которая у меня еще оставалась, испаряется, как роса под палящим солнцем.

Когда гондола поворачивается, открывая вид на сторону дома, обращенную к Раксу, Ифе шипит, а я так сильно цепляюсь за борт, что он мог бы треснуть, будь я сверхчеловеком. Пока я обычная. Единственное, что трескается, так это мое хладнокровие, когда глаза обжигают мерзкие слова, выведенные черным граффити рядом с лозой глицинии.

– «Багровая шлюха», – медленно читает Эпонина. – Твой дом, Катриона? – От ее сладкого тона притихшая куртизанка ощетинивается.

– Мой, – бурчу я сквозь стиснутые зубы. – Данте обещал его восстановить.

Ухмылка играет в уголках губ Таво.

– Мы пытаемся отыскать виновных. Король хочет преподать им урок. Кроме того, он предпочитает не растрачивать казну, чтобы к нему не хлынула толпа с требованиями о подачках.

На языке уже вертится напоминание о недостатках генерала, однако ярость притупляется от прикосновения к руке чего-то склизкого и твердого, вкупе с ониксовыми глазами, смотрящими на меня с ярко-розовой морды. Я провожу пальцами по клыку Минимуса, прежде чем погладить своего нежного зверя.

Его веки смежаются, он трепещет от удовольствия и бьет хвостом по маслянистой воде, обрызгивая Ифе и Сиб. Ворон никак не реагирует, в то время как Сиб морщит свой вздернутый носик и ворчит: «Фу», подцепляя двумя пальцами полоску морской водоросли, угодившую ей в декольте.

Я бы, пожалуй, рассмеялась, не будь я все еще немного обижена на нее за секреты.

– Я и не подозревала, что собираюсь породниться с бедным семейством, – говорит Эпонина. – Неббе будет радо оплатить ремонт, но, прошу, продолжайте поиски виновных, Диотто.

Щеки генерала вваливаются.

– Я передам ваше предложение королю.

– О, я вовсе не предлагала. – Она оглядывает остальных. – Разве прозвучало как предложение?

Ее сострадание усиливает мое чувство вины за соль, подсыпанную в напиток.

Когда мы наконец отплываем от моего оскверненного дома, я убираю руку от Минимуса и тереблю шнурок мешочка с солью, спрятанного в складках платья. Я хочу узнать тайны Катрионы почти так же сильно, как тайны Эпонины, поэтому раздумываю, когда подсыпать соль и ей: сейчас или в ре-сторане.