Николас Конде - Щупальца веры Страница 65

Ничего убедительного не почерпнул Кимбелл из этих встреч. Но вот следующая запись, датированная 19 июля:

«Это заняло у меня некоторое время, но я нашел наконец человека, который меня всему научит. Другого выхода у меня нет. Из книг почти ничего не узнаешь. Обычаи и ритуалы передаются из поколения в поколение. Поколения, которые не умели писать, рассказали поколениям, которые не желали писать. Следовательно, мне придется узнавать все самому и научиться всему, что ют и умеют они. Я научусь, как это сделал первый человек, когда все это началось».

Со следующей записи, сделанной двумя днями позже, Кимбелл начал отмечать даты встречи с человеком, который стал его учителем и «проводником» — человеком, Которого в своем дневнике он называет только по имени — Раймон (предположительно Раймон Д'Аркондесс, чье имя было нацарапано на листке в блокноте компании «Голф»).

По всей видимости, в начальный период, длившийся дне недели, Кимбелл встречался для бесед с Раймоном каждый день. Первые четырнадцать записей начинались очень похоже: «Ходил к Раймону», «Снова виделся с Раймоном», «Сегодня был у Раймона». Каждая запись содержала специфические детали об Обеа, которые выяснялись в ходе их бесед. Каждая страница была заполнена информацией, записанной неровным почерком Кимбелла. Перечислялся пантеон африканских богов и описывалась та область, на которую распространялась власть каждого из богов. Были здесь боги солнца, луны, гор, войны, грома, удачи, урожая, садов, пальмовых ветвей, дверей!

Здесь было не только множество богов, но каждый из них имел свой особый характер (Кэл припомнил, что Оскар Сезин говорил об этом, но не уточнял степень различий между ними). Если верующий считал какого-нибудь бога своим покровителем, он надевал на себя ожерелье из бусин определенного цвета или комбинации нескольких цветов, подобные тем, что Кэл видел в лавке botánica. Даже то, как они сочетались между собой, могло иметь значение — три бусины одного цвета, затем семь бусин другого и т. д. Даже ритуальные приношения различались в зависимости от бога, для которого предназначались и того, какую милость верующий просил у бога. Для одного бога убивали петуха, для второго — козла, а для других — либо овцу, либо поросенка, либо утку. В зависимости от причины жертвоприношения убивали тех или иных животных в различных сочетаниях.

По обилию подробностей и деталей Кэл понял, что Кимбеллу повезло встретить необыкновенного наставника, человека, который раскрывал перед ним секреты, недоступные для чужих. Но какие же мотивы были у этого наставника, удивлялся Кэл. Раймон раскрывал Кимбеллу назначение трав в целительстве и при совершении заклинаний. Были заклинания для исцеления, для получения денег, для завоевания любви, для успеха в судебном процессе, для уничтожения домовладельца — сотни различных мотивов. Каждое из них требовало смешения некоторых ингредиентов и получения настойки, и почти каждое встречающееся в природе вещество использовалось для того или иного заклинания: корица, роза, чеснок, кораллы, жженый сахар, мед, вербена, кукуруза, гранат, менструальная кровь…

Кэл никак не мог объяснить себе, почему этот Раймон был так откровенен с Кимбеллом. Чего он ждал взамен? Может быть, он был заинтересован в восстановлении запятнанной репутации своей религии?

Наконец, сделав передышку, Кэл откинулся назад и почувствовал, как затекли мускулы спины. Он встал, потянулся и пошел на кухню. Часы на стене показывали половину первого ночи. Он устал, его внимание притупилось. Однако он понимал, что не уснет, пока не прочтет все до конца. Пока все написанное Кимбеллом было только первым этапом его работы, записью со слов другого человека. Но важнейшей целью исследования всегда служит непосредственное наблюдение и опыт. Это — следующий этан:

Кэл ополоснул глаза холодной водой из-под крана и вернулся в гостиную.

Это было как если бы он настроился на длину волны прошлого, точно предчувствуя заранее, когда исследование Кимбелла изменит свою направленность. Следующая запись начиналась так:

«Сегодня Раймон сказал мне, что мы больше не будем вести разговоры. Он сказал, что я уже изучил все, что можно узнать из беседы. Если я желаю продолжить обучение, мне понадобятся не только уши, но и глаза. А после этого, сказал он, я смогу узнавать не только умом, но и сердцем».

До этого момента каждая страница в дневнике была исписана, и почти все записи были датированы. Но теперь перед Кэлом были две пустые страницы на развороте, и когда Кэл их перевернул, он увидел, что следующая запись была помечена началом сентября. Что же прервало порыв Кимбелла, удивлялся Кэл. Оскорбил ли он Раймона, потерял его доверие, высказав вслух какое-нибудь скептическое замечание? Или наставник познакомил Кимбелла с чем-то, что Кимбелл не решился доверить дневнику?

Кэл перевернул страницу. Следующая запись поразила его. Кимбелл, ученый, пишущий научные заметки, стал записывать нечто личное:

«Моя привязанность к Скотти помешала мне сосредоточиться на этой работе, но Кэт настаивала на том, что я слишком сильно беспокоюсь, и самое лучшее для нас всех было бы, если бы я продолжил эту работу».

Журнал научных исследований Кимбелла превратился в личный дневник. Скотти был его сыном, он страдал детским заболеванием. По словам Кимбелла, именно и этот период был установлен диагноз, болезнь входила и завершающую стадию. Этого было достаточно, чтобы объяснить пробелы в исследовании культов Обеа.

Но по мере того как Кэл читал дальше, после этих печальных личных записей, становилось очевидно, что Кимбелл вступил в наиболее волнующую стадию своей работы. Он добился полного доверия своего наставника и заслуживал, чтобы ему показали самые тайные обряды пой религии.

«Раймон был рад, что я вернулся. Его участие ко мне и даже к Скотти меня трогает. Он стал моим другом. Он дал мне особые лекарства, сказав, что посоветовался с жрецом Обеа о болезни Скотти, и эти, лекарства только часть его предписаний. Кроме них надо взять черного кота, варить его до тех пор, пока мясо не будет отставать от костей, затем связать кости в пучок пеньковой веревкой и положить Скотти под кровать. Я почувствовал, что почти обязан сделать это, потому что консультация со жрецом обо мне обошлась ему в целое небольшое состояние, а он и слышать не хотел о компенсации. И он полагал, что я непременно воспользуюсь этими предписаниями. Он не делал различия между моим чисто научным интересом к Обеа и причастностью к этой религии того, кто обращается к ней за помощью, чтобы восстановить здоровье, получить богатство или власть. Очень важно не попасть в ловушку, не поверить в чудеса, не утратить мою объективность ученого, особенно потому, что сейчас я так озабочен состоянием Скотти. Однако уверенность Раймона в том, что я ничем не отличаюсь от настоящего верующего, пошла мне на пользу. Завтра вечером он возьмет меня с собой на какую-то религиозную вудуистскую церемонию. Это будет, как он мне сообщил, один из редчайших и тайных ритуалов в этой религии — чтение пророчеств „Скрижалей Ифа“. Он объясняет С. И. как метод, с помощью которого священники Вуду угадывают волю богов, а затем предписывают, какие приношения следует совершить, чтобы завоевать их благосклонность. „Скрижали“ включают в себя восемнадцать морских раковин…»