Георгий Зотов - Череп Субботы Страница 66

Они тут. Она недооценила их. Они идут к ее хижине – чтобы ужалить мамбо в самое сердце. Ступая по земле, пережимая горло, не давая ей дышать. Домой. Скорее домой. Туда, туда.

…Червинская стояла на пороге хунфора. Она трижды пыталась вдохнуть влажный воздух – не получалось. Легкие ничего не чувствовали. Наступал вечер, она не задумывалась о смене времени суток, хотя, кажется, ночью существовать легче. Мари-Клер вставила ей новые кости, зашила кожу, евроремонт на пять баллов – она готова к новым свершениям и ждет заказ. Однако «айфон» молчал. Странное ощущение. Словно ты никому не нужна. Тебя все бросили… оставили в дураках. Ох, как же здесь скучно. В хижине мамбо абсолютно не с кем пообщаться по душам. Слуги и охрана Мари-Клер – совершенно безмозглые существа, хуже тех, что помогали ей при нападении на дуомо, отвечают замороженными фразами, неспособны поддержать мало-мальски приличный разговор. Роботы, машины, исполнители. Из всего хунфора интерес у Червинской вызывал только сарай – резные полочки из кокоса, уставленные человеческими головами в стеклянных банках. Запас Мари-Клер для церемоний. Каждой находится свое применение. Иногда черепа мелются в муку, чтобы помочь вызовам петро-лоа – извлекаются передние зубы, височная или лобная кость. Но в основном это лишь коллекция – пускай и самая страшная в мире. Банки со спиртом содержат отлично сохранившиеся черепа – мужчин, девушек и даже детей.

Мамбо сказала: если Червинской охота поиграть, она свободна выбрать любую голову… с помощью особого ритуала в вуду их заставляют петь [56]. Старуха была с ней ласкова – не так, как с остальными. Часто заговаривала первой, улыбалась и зачем-то гладила по затылку. От этих прикосновений в груди Червинской появлялось неясное, тянущее сердце спокойствие, будто бы испытанное ею однажды. У хунфора нет дверей, он никогда не запирается на замок – люди не осмеливаются заходить в святилище без разрешения мамбо. У подножия митана в окружении костей две матерчатые куклы, мужская и женская – истерзанные остриями, замазанные жиром, побуревшие от крови… из разорванных телец свешиваются нитки. В глазу каждой торчит игла, медленно оплывая загустевшей кровью. Барон Самеди улыбается со стены, скаля череп. Улыбаясь в ответ, она чувствовала тепло внизу живота и желание связи с этим существом. Мастер зла, пьющий ром-настойку на двадцати одном сорте перца, обожатель кофе и орехов… Как он прекрасен, когда танцует при свете звезд, имитируя своей тростью возбужденный член… У репосуара — подножия из дерева, тает черная свеча и лежит пища для лоа… Она готова поклясться, что еда исчезает в воздухе. Колышутся драпо — вудуистские флаги. Интересно и скучно… Из всех благ цивилизации в хижине мамбо нет даже телека, только телефон. Но ей некому звонить…

…Два пришельца возникли непонятно откуда, выросли словно из-под земли. Червинская так задумалась, что пропустила их появление. Первый (горбоносый широкоплечий брюнет) схватил ее за руки, замкнув их «кольцом» – второй (блондин со стрижкой «ежиком») резво ворвался в хунфор. Костер у столба Огуна по очереди принял сначала одну, а затем и вторую куклу – блондин бросил их в огонь с выражением экстаза на лице. Пламя с жадностью охватило матерчатые тельца, выбросив пучки разноцветных искр. Куклы скорчились, издавая ч е л о в е ч е с к и е стоны.

Червинская очнулась.

Двумя ударами она вырубила незнакомца, державшего ее запястья, сначала в солнечное сплетение, затем в мясистый подбородок. Тот не упал, но поплыл — Червинская, яростно раздувая ноздри, обернулась ко второму противнику.

Без замаха блондин с короткой стрижкой бросил ей в лицо горсть белой пудры. Мозг разорвало яркими клочьями – Червинская потеряла сознание.

Глава шестая

SMS и патологоанатом

(Подвалъ въ центре Москвы)

Тьма. Такая страшная, что не понимаешь – ты ослеп или просто погасили фонарь. Ну или что-то другое. Темно все последние три часа… может, и больше – он не считал. Хотелось кричать, но губы не двигались, оставаясь сомкнутыми, как в вечном молчании. Где он? Что происходит? Почему это с ним? Память с трудом восстанавливала события утра. Стоило ему покинуть Тронный зал и выйти в «предбанник» для прессы, случилось что-то… странное. Одна рука сунула под нос тряпку, пахнущую эфиром, а пара других (не менее крепких) натянула на голову мешок. И вот теперь он здесь.

А где именно?

Кто-то резко сорвал мешок – завернув его с затылка. Рывком сдернута клейкая лента, вместе с кусочками кожи, он стонет от внезапной боли. Глаза ослепил белый свет – такой, какой бывает от больничных «колбасок» на потолке. Над ним склонились две фигуры – в черных карнавальных масках, как в Венеции. Толстый и тонкий. Пресс-секретарь императора, обер-камергер Сандов, щурясь от лампы, огляделся. Он находился в бетонном подвале с массивными стенами, и мало того – был привязан веревкой к стулу.

– Ну что, солнышко, – буднично сказал толстый, – давай все выкладывай.

Голова кружилась от эфира – соображалось с трудом. На что это похоже? Кажется, ходили такие слухи… об «эскадронах смерти», отмороженных членах партии «Царь-батюшка», похищающих оппозиционеров. Пленников заставляли сниматься в порнофильмах, перед камерой целовать портрет императора, а также петь государственный гимн. Ну, первое даже приятно, ко второму ему не привыкать, а третье и так делать приходится. Мелькнула мысль, что… нет, такое невозможно. Сандов набрал полную грудь воздуха:

– Боже, Царя храни…

Фигуры в масках терпеливо дослушали гимн, стоя навытяжку. По окончании песни тонкий ударил Сандова по лицу, не снимая перчатку – хлестко и больно. Тот поперхнулся парой последних слов, закончив песню скомканно.

«Нет, – вихрем пронеслось в голове обер-камергера. – Наверное, это революционеры, группа «Соль как Данность». Интриган Ивушкин в Лондоне опять заговор придумал. Надо постараться сбить с толку и прикинуться, что я на их стороне».

Он откашлялся и завел заново, высоким фальцетом:

– Но мы поднимем, гордо и смело —Знамя борьбы за рабочее дело…

На этот раз его ударил толстый, причем удар получился значительно более мощным. Стеная, Сандов сплюнул на пол кровь. Предположения кончились.

– Что вам от меня нужно? – без особой надежды спросил он.

– Тебе ж сказали, – душевно повторил толстый, – выкладывай чего знаешь.