Зомбячье Чтиво (ЛП) - Каррэн Тим Страница 68

Они смотрели на Крила с широко раскрытыми белыми глазами и грязными лицами так, словно он был каким-то экзотическим видом, сумасшедшим существом, которому место в клетке, и постоянно спрашивали: Что, черт возьми, ты здесь делаешь? Ты мог бы быть сейчас дома.

Крил отвечал им, что у него нет дома и тихая квартира в Канзас-Сити не в счет, потому что это его угнетало. Он ненавидел быть на фронте и ненавидел находиться вдали от него. Они понимали это.

- Ни жены, ни детей, приятель?

- Нет. Один развод. Не смог удержать семью, прыгая по всему миру в поисках той истории, которую я, кажется, никогда не найду.

- Сколько войн ты повидал?

- Тринадцать, - говорил он им.

Они никак не комментировали это число, как будто боялись, что оно проклянет их своим невезением. Они просто продолжали спрашивать его, почему он пошел на войну, и он говорил им правду:

- Я кое-что ищу.

Они спрашивали, что именно, а он не отвечал.

Что на самом деле он мог сказать?

Что Фландрия представлялась как огромный ядовитый цветок, и все они были пойманы в ловушку его лепестков, мучительно ожидая, когда он закроется, пойманы в неизбежную ядовитую тьму, ожидая медленного зова вечной ночи? Даже он с несколько угрюмыми и мрачными мыслями, которые были своего рода психологической/метафорической ловушкой, результатом перенапряженного разума и перегруженного воображения.

Но именно так он это и видел.

Здесь, в этом месте, жила Смерть. Злокачественная, истощающая, голодная смерть, и это была сила, намного превосходящая все такое простое, как несчастья войны. Онa былa живой, стихийной, бесплотной и разумной... И он чувствовал это с тех пор, как попал во Фландрию.

Как будто онa ждалa меня, - часто думал он в густых ночных тенях. - Я преследовал еe в битве за битвой, и теперь онa больше не убегает от меня, онa больше не прячется, а просто ждет в темноте, как увитый плющом кладбищенский ангел, раскинув руки, чтобы обнять меня и увести за пределы бледности в мир шелестящих теней и небытия.

И всякий раз, когда его цинизм становился сильнее этой мысли, ему нужно было всего лишь совершить дневную экскурсию по сельской местности, непрерывно курить и грызть ногти, чтобы убедиться, что это не слишком далеко от истины.

Это было место Смерти.

Он не знал, что такое Фландрия до того, как она была изрыта траншеями и выпотрошена снарядами, а ее внутренности были вывернуты наизнанку, покрыты грязью и затонули в стоячей дождевой воде, в огромном болоте, наполненном падалью и усеянном костями... но он был почти уверен, что это было красивое место. Вероятно, зеленая и цветущая, плодородная европейская старинная местность, где можно наслаждаться запахом сладких цветов и считать желтые сенокосы на горизонте, слушать скрип фермерских повозок, запряженных лошадьми, петляющих по изрытым колеями грунтовым дорогам. Как что-то из пасторального пейзажа Писсарро или Сезанна.

Но война забрала все это и навсегда изменила облик местности со страны чудес на пустошь. Сельская местность была усеяна крошечными фермерскими деревушками – он знал это, потому что их руины были повсюду, - и он представлял, что когда-то они были причудливыми маленькими местечками. Но они никогда больше не будут прежними. Рука Смерти была безжалостна, она сотворила здесь дьявольское заклинание, зловещую алхимию, инфекцию, которая поразила Фландрию до ее гниющих костей. Это никогда не могло быть полностью уничтожено. Когда он огляделся и увидел эти деревни, похожие на памятники, стоящие в руинах, холодные, разрушенные и пустые, окруженные кладбищами, грязевыми болотами, мусором и разрушенной военной техникой, обдуваемые холодным/горячим ветром, который вонял гнилью, нечистотами и экскрементами... его пронзила боль до глубины души.

Ибо он не мог отделаться от ужасной и несколько маниакальной идеи, что это был его личный ад, и это было устроено для него.

Безумный. Параноидальный. Эгоистичный. И все же теперь дело дошло до того, что он, казалось, не мог вспомнить свою жизнь до Фландрии. Даже когда он пытался вспомнить свою мать, своего отца, своего брата в Кливленде и свою бывшую жену в Бойсе, все, что он видел, были разбитые лица погибших на войне из его коллекции фотографий смерти.

Вот и все.

И он боялся, что это все, что у него останется.

Может быть, я всего лишь личинка, питающаяся смертью, как мне всегда говорили, но все это привело меня сюда. Все привело во Фландрию и к тому, что здесь происходит. Мертвые восстают, и я собираюсь выяснить почему, потому что это моя судьба.

Одно было несомненно: как он искал Cмерть, так и Cмерть искала его.

14. Контузия

На четвертую ночь после битвы при Лоосе Крил был в траншее, пытаясь уловить несколько вспышек в тени пулеметного блокпоста, когда немецкие ракеты начали заполнять небо. Они вспыхивали желто-зеленым светом над головой, оставляя за собой искры, опускаясь на маленьких парашютах, их мерцающий свет превращал траншеи в какой-то сюрреалистический, экспрессионистский клубок. Затем снаряды начали падать, пока работали артиллерия и осадные орудия немцев. В то время как некоторые закрывали головы – включая Крила – он видел многих, которые просто сидели, курили и смотрели в ночь, наблюдая, как разрывались снаряды, рассыпались мешки с песком и сбившиеся в кучу люди исчезали в грохочущих взрывах, как летела грязь и был разрушен парапет, а воздух шипел от дыма и пара. Он видел, как один молодой рядовой поднял глаза, когда падал снаряд, отдал честь, проследив глазами за его падением, а затем произошел взрыв обломков и воды, и его не стало.

Шквал снарядов продолжался еще девяносто минут, и когда он закончился, у Крила звенело в ушах, десны болели от стиснутых зубов, руки пульсировали от того, что он сжал их в онемевшие кулаки. Удивительно, что только люди не делают, ожидая смерти каждую секунду, ожидая снаряд, который смешает тебя с грунтом. Несколько глотков рома, сигарета или две, и он начал немного расслабляться, хотя никто во Фландрии никогда по-настоящему не расслаблялся.

Некоторое время стояла тишина, слышно было только звуки эвакуации раненых и шум дождя, воздух был пропитан резким запахом горелого кордита, раскаленного металла и горящего холста. Приятный запах, который заглушал вонь окопов и дурные запахи, доносившиеся с Ничейной земли.

Крил задремал.

Около трех часов ночи в ночи раздался шум... что-то, что могло быть мучительным криком человека или мучительным пронзительным воем собаки. Крил проснулся вместе с Бёрком, который уснул рядом с ним, и не сразу понял, что происходит. Он знал только то, что это было жутко, и это потрясло его до такой степени, что он затаил дыхание, слушая, как оно поднимается в дикий неземной вой, а затем затихает.

Затем раздались звук стрельбы из винтовок, человеческие крики и несколько истерических вскриков. Крил и Бёрк вместе с дюжиной других мужчин последовали за звуками вниз по траншее, и она проходила далеко сзади, где маленькие укрытия, набитые мешками с песком, использовались в качестве импровизированных моргов для погибших от обстрела. Это был сущий хаос, когда солдаты рвались вперед, чтобы посмотреть, а потом отступали волнами после того, как что-то увидели. Вокруг плясали огни фонарей и электрических факелов, отбрасывая дикие тени на грязную землю.

Странный воющий звук раздался снова, и Крил почувствовал мурашки у себя на спине.

- Что это, черт возьми, такое? – вскрикнул он.

- Он жрал трупы! - сказал один человек.

- Отойдите! - крикнул офицер, и солдаты подчинились, отстранившись, пока вой усиливался и затихал, временами очень похожий на пронзительный человеческий крик, а иногда на звериный рев, который раздробился на гортанное кудахтанье.

Бёрк попытался оттащить Крила, но тот отмахнулся от него. Он должен был увидеть это... что бы это ни было. Он просто должен был это увидеть. Его тянуло вперед с какой-то странной силой.