Андрей Буровский - Сибирская жуть — 3 Страница 7

Ох…

В кабинете шефа стоял огромный крайкомовский диван советских времен, и на этом диване Светлана стонала, выгибалась, тоненько повизгивала, вращала тазом под каким-то пожилым, массивным, утробно ворчавшим не в такт. Как ни глупо звучит, но оба вломившихся так и остолбенели, так и замерли по стойке «смирно», вжавшись в стенку, пока не вырос перед ними этот огромный, массивный, не бросил Светлане:

— Дитя мое, прикройтесь, на Вас смотрят эти стрекулисты…

И уже двоим, так и стоящим с башмаками в руках, вращая кустистыми усами:

— Гхм!!!

Тут только Фанов с Полещуком с топотом вылетели из кабинета и, не прихватив вилок и тарелок, зарысили обратно по коридору. Они, что называется, до конца своих дней запомнили это тяжелое лицо, эту массивную фигуру, и можно спорить, что произвело на них самое сильное впечатление: перекинутая через спинку стула золотая цепь килограмма на четыре, налитые кровью мрачные глаза или полотняные исподние длиной до колена.

— Ну, давайте!

— Да понимаете… Да мы…

— Где же стаканы?!

— Да там… В общем…

Единственно, в чем удалось убедить остальных, так это что там, наверху, Светка не одна, и в кабинет шефа будет куда правильней не лезть. По этому поводу было тоже много веселого шуму. Как исчезла Света из здания, не замеченная остальной компанией, никому не известно. Или она оставалась наверху, пока народ не ушел? В общем, в этот вечер ее никто не видел и, к чести сотрудников «Лорелси», разговоров на эту тему никто с ней не вел (при том, что между собой обсуждений было, разумеется, выше крыши).

Уже не к чести сотрудников будь сказано, кое-кто из них теперь вдруг обнаружил, что у него очень много работы в здании по вечерам. Но теперь Светлана стала брать с собой нужное, уходила работать домой, и подсмотреть не удавалось.

Но вот точило, точило что-то Фанова с Полещуком, заставляло их беспокоиться; и независимо друг от друга они предприняли похожие шаги. Фанов обратился в краеведческий музей, попросил подыскать ему все, что только возможно про Мирсковых. У Полещука троюродный брат давно работал в КГБ. Была встреча с братом, была просьба примерно того же рода. Но оба они получили один и тот же портрет; разве что Фанов увидел в запасниках музея написанный маслом портрет купца второй гильдии и коммерции советника Василия Ивановича Мирскова и сделал с него фотокопию. А Полещук нашел уже плохую фотокопию портрета, сделанную где-то в начале 1930-х годов, но со всеми комментариями — кто тут изображен, в каком году и какого рода вражескую деятельность вел вплоть до расстрела в 1926.

Что характерно, оба деятеля пытались поговорить со Светланой отдельно, независимо друг от друга. Не менее характерна истеричная реакция Светланы.

— У меня же крест на шее! — вопила она, прикрывая рукой этот крест. Женщина искренне верила, что неверующая может носить крест и это ей поможет… в том числе не даст приблизиться к ней никакому решительно призраку.

Впрочем, утаить шила в мешке не удалось, шум по фирме прошел немалый. Припомнилась и залихватская песня, а заодно выяснилось, что рабочие-то сплошь китайцы и старинную студенческую песню вряд ли могли исполнять.

Припомнили и кое-какие рассказы Лидочки: мол, бегает тут за мной мужик… Выходит из стенки такой, прямо из шкапа, с бородищей!!! Но коэффициент интеллектуального развития Лидочки был в фирме общеизвестен, и никто ничего плохого не подумал про ее нового поклонника. Мало ли что может почудиться Лидочке… Так думали все, даже ее поклонники, и даже те из них, кто не прочь был бы на Лидочке жениться.

Тут, уже не к чести сотрудников, сразу же нашлись любители выяснять, не общалась ли Светлана с купцом Мирсковым уже после того, как их накрыли в кабинете шефа. Раздавались голоса, что здание фирмы необходимо освятить. Отдать должное следует как раз Протерозою Мезозоевичу, который праздные разговоры самым свирепым образом пресек и заперся со Светланой в кабинете почти что на час. По истечении беседы Светлана вылетела из него, рыдая; слезы лились по ее щекам, смывая макияж, и почти так же текли струи пота по лицу отдувавшегося, сопевшего изо всех сил Протерозоя Мезозоевича.

Здание освятили, на что Протерозой Мезозоевич безнадежно махнул рукой, но сам участия не принимал. Что поделать! Протерозой Мезозоевич относился к поколению, которое очень активно учили, что нет бога, кроме ЦК КПСС, а КГБ пророк его, и что ничего-то на свете нет; чего не спохватишься, ничего и нет, ни бога, ни дьявола. А что учили этой глупости всех, а именно он оказался первым учеником, — это уже, что называется, совсем другая история.

Не знаю, к лучшему это или к худшему, но больше никто не поет по вечерам в старинном здании и никто не появляется из стен, не пытается схватить за мягкое место ни ценных интеллигентных сотрудников, ни жердеобразных, по моде, секретарш.

С тех пор в здании, конечно же, пришлось сделать еще один евроремонт, и новые стулья уже тоже начали щипать за задние части посетителей. Наверное, грядет третий очередной евроремонт. Но никто больше не ломает стены в комнате, где со времени возведения дома и до «эпохи исторического материализма» находилась фамильная библиотека Мирсковых, потом множество разных учреждений, а последние годы находится кабинет главного менеджера, дилера, филера и киллера «Лорелеи». Может быть, именно поэтому больше ничего не происходит. Может быть, сказалось освящение.

Светлана так и живет одна; она как была, так осталась прекрасным работником, но ее характер, выражаясь мягко, не улучшился, а губы все чаще портит нехорошая, циничная ухмылка. Ее дочка уже учится в школе; вряд ли она знает об удивительном приключении мамы.

Протерозой Мезозоевич смотрит пустыми глазами и говорит, что все это глупости, ничего не было. Слишком уж противоречит эта история тому, что он привык считать истиной в последней инстанции.

А Лидочка, конечно, вышла замуж, но совсем не так, как ожидали… Как-то раз в фирму привез то ли товар, то ли какие-то документы парень-шофер из родной Лидочкиной деревни Атаманово. Шофера этого давно никто не звал по имени, а только дурацкой кличкой Андрюха-Маклай, неизвестно откуда пришедшей, и считали его человеком ненадежным и фальшивым. Парень с лицом злым и ничтожным, в грубой одежде и уж, конечно, слыхом не слыхавший про французские духи и ресторан «Сопка», но они с Лидочкой проговорили часа три, и Лидочка в этот день ходила, как в тумане, роняла и путала важные документы.

Через две недели она вышла замуж за этого шофера, и он увез ее в деревню, в которой оба родились. С тех пор Лидочка родила двух детей и исправно топит печи, вскапывает картофельное поле примерно в полгектара, кормит корову и стадо свиней, обшивает, кормит и ублажает супруга.