Игорь Середенко - Исповедь Страница 7

— Верно, так и было. Я и раньше хотел во всем сознаться, но этот голос… он не давал мне этого сделать. Он мне всегда твердил… Он не оставлял меня в покое. — взволнованным голосом произнес заключенный.

— Но ты все же решился на исповедь.

— Да, но для этого мне нужны были эти двенадцать заложников и священник с тем, что бы покаяться.

— Ты рассчитывал на покаяние и на их прощение?

— Но ведь, так и было. Они все двенадцать простили мне все мои грехи. Это правда.

— Ты заменил двенадцать заложников и свидетелей на двенадцать присяжных, а священника — на судью и прокурора?

— Да, верно. Я специально оставил заложников ровно двенадцать, и исповедь моя, была как признание.

— Но ведь они ничего не слышали, и потому не знали об истинных твоих грехах.

— Я боялся появление голоса… Да и вообще, зачем им знать. Разве мы все, живущие на земле, знаем обо всех грехах тех с кем бок обок живем? — произнес заключенный.

— Зачем же ты пошел в церковь и там не покаялся в грехах, зачем надо было брать заложников и силой их собирать? Ты знал меня ранее, так как произнес мое имя.

— Да, я знал тебя. В церкви не было бы двенадцати присяжных, кроме того…

— Они не согласились бы добровольно по своим убеждениям, на искупление твоих грехов, если бы не были заключенными, и им самим не угрожала смерть?

— Люди коварны и жестоки, у них много пороков, словно тяжелых цепей волочащихся за ними. Они бы не стали слушать меня, и вызвали бы полицию.

— Но зачем же ты меня пытался убить? Будь честен со мной до конца, и бог услышит тебя. — произнес священник.

— Я… я, — начал заикаться и сильно волноваться заключенный, — не хотел этого, но он мне постоянно твердил… Я был в твоей церкви, и хотел исповедоваться, но он запретил мне. Тогда я поступил иначе. Я решил обмануть его…

— Решил отобрать жизнь у другого. — заключил священник.

— Этот не позволил бы иначе, и я бы не смог тогда исповедоваться, не совершив это зло. И он согласился на это убийство. Моя исповедь в обмен на жертвоприношение священника.

— Рассказывай, облегчи душу, не дай этому злу, что поселилось внутри тебя, владеть тобой, что бы твоими руками вершить новые преступления, отбирая чью-то жизнь, — произнес священник.

— Хорошо, я все расскажу. Я знал тебя в лицо, так как был ранее в твоей церкви. Я похитил там библию. Она мне нудна была для совершения жертвоприношения. Одну из страниц, последнюю, что ты читал по моему велению, я отравил смертельным порошком. Этот яд способен убить спустя несколько десятков минут, стоит только вдохнуть и дотронуться к нему. Я пропитал эту страницу ядом.

Я знал, что священника пригласят из этой церкви, так как она единственная находилась поблизости от банка. Я так же знал, что ты в этот день находился на службе внутри церкви. Я все рассчитал. Полицейские не стали бы искать, на мое требование, иную церковь и другого священника, так как у них было все под носом, готовое. Если же они подослали не тебя, а какого-то переодетого в рясу полицейского, то я бы заметил бы разницу, и сумел бы отличить священника от полицейского. Полицейский не имеет библии и не знает ее. Те страницы из библии, что я велел найти вначале, были простой проверкой на предмет подлинности человека к духовному лицу. И ты великолепно справился с этим заданием, найдя достаточно быстро требуемую мной главу из библии. Вы все в церкви пользуетесь одинаковыми книгами библии, все они похожи и трудно их отличить друг от друга. Когда ты вошел в банк, то я забрал у тебя библию. А, когда сооружал кафедру используя заложников, то незаметно подменил твою библию на украденною мной ранее. Таким образом, эта отравленная мной страница находилась в книге, что я дал тебе. Твою же библию я спрятал под одеждой. Читая последнюю главу, что я приказал тебе исполнить, ты и был отравлен. Я видел, как ты задыхаешься, как жутко покраснело твое лицо, все думали, что это на тебя так молитвы и грехи наши воздействуют, поэтому были сильно напуганы, но об истинной причине твоего внезапного поведения, знал лишь я.

Этот яд нельзя обнаружить в организме человека, если не предполагать, что человек был отравлен. Он, после своего воздействия на сердце, растворяется на мелкие атомы, которые многие химики не обнаружили бы. Его действие — это разрыв капилляров сердца. Выглядит смерть, как ишемическая болезнь, которой человек на самом деле никогда и не страдал.

Наверное, яд был слабым от времени. Мне он достался от моего отца, он химиком был. Я его не использовал до того самого момента. Раз вы живы, значит, яд ослабел со временем, потерял свое действие. И я рад, что ты жив, и этот грех не лежит на мне.

Я отпустил всех заложников, поменял книги, и сжег ту книгу, страница в которой была отравлена смертельным порошком вместе с какими-то попавшими мне под руку бумагами из стола. Так я скрыл последнюю улику, претворившись обезумевшим для полиции.

Можешь ли ты теперь отпустить мне мои грехи? — спросил заключенный с надеждой в голосе.

— Нет. У тебя есть еще один грех, о котором ты умолчал.

— Какой еще? — удивленным голосом произнес заключенный.

— Ты рассказал мне о последнем преступлении, где ты пожалел ребенка.

— Но, ведь я рассказал тебе об этом?

— Верно, мать мертва. Я говорю о том преступлении, которое еще не произошло, но может по твоей вине произойти.

— Я не понимаю. Что же это, черт возьми, за преступление?

— Отца мальчика, которого ты пожалел, арестовали, и обвинили в преступлении против своей жены, иностранки. Судьи уже приговорили его к высшей мере наказания — смертной казни.

— Я здесь не причем. Нет… нет. Это прокурор. Он безжалостный ко всем. Он дьявол, он готов любого отправить в чистилище…

— Ты виновен…

— Нет, нет… Я лишь хотел, — заключенный схватился за голову, словно она разрывалась на части, и пытался руками ее сдержать и сохранить целой, — что бы меня остановили, а не оправдали. — Он привстал, а затем начал биться головой о каменную стенку, произнося слова в диком и безумном вопле. — Этот голос,… когда он оставит меня в покое?!

Из его головы полилась кровь и его руки окрасились багровым цветом. Он раскрыл широко ладони уставившись безумными глазами на них. Но, из-за темноты видел лишь два темных пятна. Кровь катилась каплями по его щекам, падая на каменный пол.

— Ненавижу кровь… Ты должен мне помочь. Останови меня. Спаси мою душу от этого безумия. Я не выдержу эти муки. Вот он опять… Этот голос. Он вновь приказывает мне согрешить… Ты же священник, мать твою! — заключенный согнулся, словно в конвульсиях, держась руками за голову. — Помоги же мне!