Уильям Блэтти - Экзорсист Страница 70

— Поставьте пленку и послушайте ее в обратном направлении.

— Что?

— Домовых, что ли, своих случайно записали? — рассмеялся лингвист. — В общем, послушайте сами, а завтра мы все это с вами обсудим. Спокойной ночи, святой отец.

— Счастливо, Фрэнк.

— Не скучайте.

Каррас повесил трубку в полной растерянности, нашел кассету и запустил ее в обычном режиме. Ничего нового. Полный звуковой абсурд.

Он промотал пленку до конца и нажал кнопку обратного воспроизведения. Сначала раздался его искаженный голос — несколько квакающих, вывернутых наизнанку фраз. Внезапно кто-то… заговорил по-английски!

— Мэрин, Мэрин, Каррас, жить, нам, дай…

“Несомненно, английский! Довольно-таки бессмысленный, но английский!.. Но как ей удалось такое?”

Каррас прослушал этот набор слов до конца, вернулся к началу и запустил пленку вновь. Лишь после третьего раза он догадался, что нужно изменить еще и порядок слов в каждом предложении. Остановил магнитофон, перемотал пленку, взял карандаш с бумагой и скрупулезно, ежесекундно щелкая ручкой, начал выписывать слова, одно за другим. Затем, меняя порядок слов, перенес все это на другой лист и, наконец, откинувшись на спинку стула, прочел следующее:

“…Опасность. Нет еще. (неразборчиво) умрет. Мало времени. Сейчас (…) пусть умирает. Нет, нет, в теле приятно. Я чувствую здесь (…) лучше (…) чем в пустоте. Я боюсь священника. Дай нам время. Боюсь священника. Он (…) Нет, не этот (…) а тот (…) тот, который (…) Он болен. Ах, кровь, чувствуешь кровь, как она (поет?..)”

На вопрос Карраса: “Кто ты?” — последовал ответ: “Я никто. Я никто.” “Это твое имя?” — спросил он. И теперь только увидел ответ:

“У меня нет имени. Я никто. Много. Дай нам жить. Дай нам. Тепло в теле. Не (…) из тела в пустоту, в (…) Оставь нас здесь. Дай нам жить, Каррас (Мэрин, Мэрин?)”

Снова и снова священник перечитывал написанное, а странные голоса все еще звучали в ушах. Они явно принадлежали разным существам, и мысль эта не давала ему покоя. От бесконечного перечитывания у Карраса зарябило в глазах, выписанные слова окончательно утратили всякий смысл. Он отложил листок в сторону, растер лицо и попытался собраться с мыслями. Феномен “обратного письма” не считается даже паранормальным, но вот обратная речь… Эта головокружительная фонетическая акробатика — разве не находится она далеко за пределами возможностей даже сверхвозбужденного интеллекта? Что это, ускоренная реакция подсознания, о которой, кажется, писал что-то Юнг? Нет. Что-то другое…

Он вспомнил; снял с полки юнговскую “Психологию и патологию так называемых оккультных явлений”. Что-то было тут в том же духе… Ну вот же: отчет об эксперименте с автоматическим письмом, в ходе которого подсознание испытуемого стало вдруг отвечать на вопросы психиатра анаграммами.

“Анаграммы?”

Он склонился над книгой и стал читать:

“— Что есть человек?

— Ензи ееанс сво посенвж.

— Это анаграмма? — Да.

— Сколько в ней слов? — Четыре.

— Выпиши первое слово. — Смотри.

— Выпиши второе слово. — Ииии.

— Смотри? Ты предлагаешь мне самому разгадать анаграмму?

— Попробуй.”

Анаграмма, как выяснилось, расшифровывалась так: “Жизнь все менее способна.” Испытуемый, сам же ее разгадавший, был поражен. Столь странная мысль, по его твердому убеждению, могла исходить лишь от постороннего, независимого от его разума источника. Он продолжал задавать себе вопросы:

“— Кто ты? — Клелия.

— Ты женщина? — Да.

— Ты жила когда-нибудь на Земле? — Нет.

— Но будешь жить? — Да.

— Когда? — Через шесть лет.

— Почему ты решила заговорить со мной? — Я в стуч Клелия Твую.”

Испытуемый расшифровал анаграмму так: “Я, Клелия, чувствую”. На четвертый день произошел следующий диалог:

“— Кто отвечает сейчас на мои вопросы, я? — Да.

— Клелия здесь? — Нет.

— Тогда кто же здесь? — Никого.

— Клелия существует? — Нет.

— Тогда с кем я говорил вчера? — С никем.”

Дальше Каррас читать не стал. Абсолютно ничего сверхъестественного — всего лишь разум человеческий с его поистине неограниченными возможностями. Он достал сигарету, закурил. “Я никто. Много… Что, все-таки, могло подсказать ей столь ненормальную, жуткую мысль?.. С никем. Может быть, и это существо оттуда же, откуда Клелия? Из мира сущностей, время от времени выныривающих здесь, в нас?.. Мэрин, Мэрин… Ах, эта кровь… Он болен…”

Взгляд Карраса упал на обложку “Сатаны” и он открыл первую страницу: “Не дай дракону увести меня за собой…” Затем выдохнул дым и закашлялся, закрыл глаза. В горле саднило, глаза слезились, каждая косточка, казалось, налились свинцом. Сил больше не было. Вывесив табличку “Просьба не беспокоить”, он включил свет, задернул шторы, сбросил ботинки и как подкошенный рухнул на кровать. С бешеной скоростью в голове закружились обрывки мыслей. “Риган. Дэннингс. Киндерман. Нужно что-то делать. Но что? Как помочь? Явиться к епископу с тем, что есть? Нет, мало и неубедительно… Раздеться бы, да под простыню… Нет, слишком устал… И этот груз. Как вырваться из-под него? Дай нам жить… Мне, мне дайте жить!..”

Он оторвался от земли и незаметно вплыл в безмолвную гранитную крепость сна.

Разбудил Карраса телефонный звонок. Он долго бил ладонью по выключателю, затем неловко потянулся к трубке. Было начало четвертого. Звонила Шэрон, просила прийти немедленно.

— Сейчас буду. — И снова вокруг тесная и жесткая, безвоздушная ловушка…

Он плеснул холодной водой на лицо и вытерся; натянул свитер и вышел в предрассветный прозрачно-неподвижный мрак; перешел через дорогу, спугнув по пути кошек у мусорного ящика, и направился к дому.

Ему открыла Шэрон. Девушка была в свитере, но куталась зачем-то в плед.

— Простите, святой отец. — Голос ее прозвучал как-то изумленно и испуганно. — Я решила, что вам нужно это видеть.

— Что?

— Пойдемте. Только тихо. А Крис пусть лучше спит. Она не должна этого видеть. — Шэрон жестом предложила ему следовать за собой.

Они поднялись на цыпочках по лестнице и вошли в спальню. Иезуит съежился от ледяного холода.

— Отопление работает, — прошептала девушка, встретив его взгляд; затем обернулась к кровати. Похоже, Риган находилась в состоянии комы. Тускло поблескивали белки при свете ночника. Насогастрическая трубка была на месте, сустаген медленно вливался в тело.