Виктор Гламаздин - Одна против зомби Страница 72

— Но мы-то в России!

— Перестаньте, ныть! Вы же мужчина — даже жену имеете. И пусть Вам немножко не повезло, но неразумно взваливать всю ответственность за косяк на свои плечи. Можно так все юридически закрутить, что Вам еще все должны денег будут.

— Не надо меня держать за ребенка! Я прекрасно понимаю всю глубину дерьма, в котором очутился.

Мне стало ясно, что ни здоровье, ни недвижимость нынче клиент страховать не станет. Раз чувак решил наложить на себя руки, то для него ломота в пояснице или, скажем, пожар во флигеле — полная фигня.

Но меня учили, что рынок страхования столь велик, что нет такого пипла, которому не был бы интересен тот или иной вид страховки, и надо только четко знать, чем именно зацепить клиента.

И в моей истыканной острыми впечатлениями голове начал складываться некий оперативно-тактический план операции по впариванию страховки. При этом, правда, моя контора в завершающей стадии должна будет понести немалые потери.

Но война есть война. На ней, сестрицы, ради победы приходится жертвовать и ротами, и полками, и даже дивизиями.

Я взялась за бутылку «Слезы Святого Валериана». И налила полные стопки — себе и Хорькоффу.

— Банки закроют нам кредитную линию, — продолжил перечислять потенциальные угрозы Хорькофф. — Клиенты разбегутся. Конкуренты сразу же атакуют нас. Будет разорена корпорация, а мы — ее руководство — станем для всего мира мишенью для плевков. Может, нас даже обвинят в преступлениях против человечности и отправят под Международный трибунал.

— Насчет трибунала — это Вы, как мне кажется, чересчур завернули… Если Вы в Москве отмажетесь, то Гааге ничего не светит. Кстати, ушлые юристы у Вас есть?

— У нас отличные адвокаты и мы отбились бы, но… Последнее медобследование моих сотрудников показало, что у них…

Хорьков вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо лист бумаги. Развернул его. Пробежал по нему взглядом.

— …Кроме «изменения внутриклеточного метаболизма», еще и «наличествуют изменения в базовых элементах клеточных ядер и нарушение структуры хромосом». И еще что-то там о «нарушенном митозе» написано.

— У-у-у-у-у! Это ж генетика, блин! ДНК, РНК, дрозофилы, двухголовые дети-мутанты, шестихвостые поросята и пылевые клещи размером со слона… М-да, все очень плохо. Это я Вам как микробиолог-любитель микробиологу-потребителю говорю. Тут уже одним только возмещением морального ущерба по гражданскому процессу не отделаться. Уголовкой пахнет. Мой совет: валите все на моих британских коллег. Дескать, они, мудрилы конченные, во всем виноваты. Вам суд тогда сразу года четыре скинет выйдет. Не любят у нас британских сволочей. Еще с Крымской войны, когда они чуть нашего Льва Толстого из пушки не замочили. Слово «британец» вообще самое ненавистное для истинного евроазиата слово после «англичанина». Назовите евроазиата «собакой» или «тараканом», он только мило улыбнется. Но как только скажите ему: «Морда у тебя, братец, ну прямо как у британца!» И тут же получите табуреткой по затылку.

Увы, Хорькофф не слушал моих откровений про Туманный Альбион, предавшись грустным мыслям, в которых витал тяжелый запах пересыльной тюрьмы, лай собак и ловля вшей в казенной робе.

Я перестала распинаться. И тоже задумалась. И в моих авантюрных мозгах закрутилась некая сверхпозитивная идея, но вот перевести ее в мысль я не могла. Пока же мне было ясно одно: чем хуже положение клиента, тем на большую сумму страховки его можно будет уломать.

Я, морща в раздумье лоб, взяла в руку стопку с валерьянкой. Но опрокинуть эту гадость в глотку не торопилась.

Нюхнув противный запах, прущий из стопки, я поморщилась и продолжила запугивать и без того истерящего клиента, доводя его до нужной кондиции:

— Вам, Андрей Яковлевич, припендюрят еще и «нанесение ущерба здоровью средней тяжести», и даже «причинение тяжких телесных увечий». Впаяют нехилый срок. Бульварная пресса будет орать о процессе века. И на века Ваше имя впишут во все учебники по биологии. Может, Вашей фамилией назовут этот феномен, например: синдром дрейфующего гена седьмой хромосомы гомозиготной аномалии по мутантному аллелю Хорькоффа. Как Вам такой вклад в мировую науку?

— Никак!

— Зато Вас каждый будут показывать по телеку.

Я показала руками, облив столешницу содержимым стопки, которую держала в руках, огромный размер экрана упомянутого телека. И продолжила:

— В том числе и по тому, который будет стоять в Вашей камере. Братва на хате Вас сразу зауважает — все-таки ни гопник какой-нибудь мелкий, а настоящий злодей. А коли сумеете подогреть тамошнее начальство, оно устроит Вас на кухню или, скажем, в библиотеку. В общем, уверена — не пропадете.

Хорькофф застонал.

— Думаю, Андрей Яковлевич, с воли Вам тесть будет помогать, — попыталась я его успокоить. — Да и жена в стороне не останется. Пройдет лет восемь-десять и выйдете на свободу. Вы еще совсем молодой. Так что сможете все наверстать и в карьере, и в личной жизни. Главное, чтоб в правильную зону попасть, где за бабки вполне нехило можно перекантоваться.

— Не хочу на зону!

— Так ведь зато потом Вам будет о чем рассказать коллегам за бутылочкой коллекционного винца. Наверняка Ваш тесть не станет отбирать у Вас фирму, и Вы вернетесь в свой кабинет живым и здоровым. Ну, может, с выколотым бандитской заточкой правым глазом и шрамами на левой щеке. Так ведь шрамы мужчин украшают. Все столичные девки будут Ваши. Особенно, если на гитаре научитесь песни про романтические приключения блатарей играть. Ну там: «По тундре», «Мурку» и так далее.

Я откашлялась и запела:

  — С вапнярского кичмана  Сорвались два уркана,  Сорвались два уркана на Оде-е-е-ст.  В Оде-е-сте на мали-и-не  Они остановились,  Они остановились, наконе-е-е-ц.

Хорькофф оценил мой певческий талант — скривился, будто его шилом в мошонку ткнули, и сквозь зубы выдавил из себя:

— Спасибо, обнадежили.

Видимо, перспектива провести десять лет на зоне вовсе не казалась ему «романтическим приключением».

— Это, конечно, самый оптимистичный вариант, — заявила я. — Возможно, что с Вами решат разобраться народные мстители. Как Вы еще только тут до сегодняшнего дня в покое работали, не пойму.

— Какой покой?! Живем, как на пороховой бочке.

Хорькофф шумно вздохнул, с тоской глянул на прострелянную фотографию и убрал ее в ящик стола.

— Зато дисциплина, небось, у вас тут на уровне, — предположила я.