Брайан Стэблфорд - Ангел боли Страница 72

Адам Глинн снова кивнул:

— Продолжайте.

— В чем, я думаю, мы расходимся с вами, так это в том, что вам безразлично отличие между разными видами воображаемого прошлого. Вы рассматриваете ваши собственные воспоминания об истории как одну из многих историй о том, как был создан и устроен мир; вы ставите её в один ряд с библейской мифологией и фольклором древних греков. Я не согласен: я сравнил её с мнением о всеобщей истории, принятым у эволюционистов, чьи наиболее яркие представители пытаются вообще отвергнуть идею Творения. Эта идея лишает мир точки отсчета и какого-либо божественного начала, которое бы составило законы, по которым существует мир, но я не из тех, кто находит данную идею невообразимой.

Занятно, но ваш рассказ также изображает мир без Творца, так как он начинается с описания Золотого Века в уже изрядно поношенном мире, населенном рядом мелких Демиургов. И никого из этих мелких богов нельзя признать обладающим достаточным могуществом для создания всего мира, так как они все были лишь его частью. Несмотря на явное убеждение, что любой из них может привести законы природы к радикальным переменам, я в это не верю. Мне кажется, что их власть жестко ограничена, отчасти на логических основаниях, отчасти по вашему свидетельству того, что существует некий общий порядок перемен, который влияет и затрагивает каждое существо, включая их самих, и он остается для них неразрешимой загадкой. Вы — и, видимо, они — согласно с верующими разрешают эту загадку, представляя некого тайного и всемогущего Творца Творцов, который установил мировой порядок. Но о нем нельзя сказать ничего, кроме того, что он непостижим и неуловим. Я не вижу сложности в том, чтобы заменить его естественным порядком вещей, который, тем не менее, сильно отличается от того, что вы называете Демиургом.

Адам Глинн пожал плечами, а Стерлинг затянулся и сделал глоток вина.

— Думаю, — продолжил Стерлинг, — что в вашей истории и в моей — и во всех остальных возможных историях — есть только один общий вопрос. Как происходят перемены? Что придает истории форму? Истинно известное мне мгновение всегда является порогом совершенно иного мгновения, и смена происходит таким образом, что кажется, будто она предопределена отчасти и моей собственной волей.

Общим в наших видениях истории является ваше замечание о том, что все сущее изменяется. И на самом деле, гораздо меньше разницы, как может кто-то подумать, в том, является ли двигателем перемен ваша Креативность, действовавшая в вашем так называемом Золотом Веке, или моя причинно-следственная связь. Даже причинно-следственная связь, как вы видите, нуждается в неком изначальном толчке, некоем спонтанном явлении, запускающем систему. В своих работах по теории эволюции я говорю об импульсах инновационных признаков всего живого, но такие импульсы должны существовать даже в мире неживого. Лукреций называет это «клинамен» — крошечное, неожиданное отклонение атома с курса, которое запускает цепь столкновений и взаимодействий, вносящих разнообразие и изменения в порядок. Вы сами употребляли это слово в вашей книге.

— Помню, — сказал Адам Глинн. — Из уважения к древним атомистам я предположил, что креативность Демиургов действует, как своего рода клинамен.

— Хорошо. Тогда будем называть источник причинно-следственной цепочки клинаменом. Лукреций считал, что это одиночное явление, которое случается только раз, но мы с вами пришли к согласию, что данное условие не обязательно. Напротив, возможно, это что-то, постоянно подпитывающее мир потенциальными переменами: константа и вечный элемент разнообразия в поведении атомов, вечный источник обновления. Меня очень интересует этот источник и роль, которую он играет в эволюции живой природы. Понимаете, если Дарвин прав, то это постоянный поток крошечных изменений, обеспечивающий природный материал всем, на что способен естественный отбор. Мои опыты, основанные на работах, проделанных Кроссом и остальными, были направлены на то, чтобы увеличить и сконцентрировать влияние мельчайших изменений — клинамена — на конкретные клетки, которое особенно легко подвергаются трансформациям: яйцеклетки животных. Как вы видели, я преуспел. В некоторых особенно успешных случаях я возвел единичный эволюционный фактор в миллионную степень. Влияние, которого я добился, отразилось не только на клетках и эмбрионах. Даже развитые организмы, учитывая их способность к росту, могут при подходящих условиях подвергаться процессу метаморфоз.

— Как оборотни, — задумчиво сказал Адам Глинн.

— Как вы. Ваше бессмертие является чем-то вроде воспроизведения, своего рода бесконечная метаморфоза плоти. То, чего недостает вам и оборотням — это сознательное управление метаморфозами. Но у вас достаточно времени, чтобы выявить и развить эту способность, если вы только согласитесь попробовать. У вас есть все время мира! То, что Махалалель сделал с вами — лишь начало, а не конец.

Адам Глинн молча обдумывал выводы Стерлинга; и ученый подумал, что наконец-то он добился успеха.

— То, что вы мне рассказали, — наконец произнес Адам Глинн, — означает, что ваша наука и род магии, которой владели Махалалель и остальные Демиурги, способны на достижение одинаковых результатов и потому могут считаться одним и тем же.

— Да, — сказал Стерлинг. — Если уж мне приходится верить в магию вообще, или в силу загадочных Демиургов, то я должен приспособить это знание к своему научному видению мира. Если магия все-таки существует, то она должна управлять тем, что мы согласились называть клинаменом, до какой-то степени сознательно.

Я не претендую на знание того, что подразумевается под мистическим огнем, охватывающим души тех, кто якобы владеет магией; также я не понимаю, почему боль как-то связана с волшебным видением, но большая часть того, что вы описали в вашей книге, согласуется с моим образом мыслей.

Я научился увеличивать, сосредотачивать и направлять поток клинаменов с помощью электричества, чисто механическим образом. Так что я надеюсь однажды добиться того, чего, по слухам, можно добиться лишь с помощью чистой магии. Надеюсь, я смогу создать новых бессмертных и, возможно, дать им способности оборотней.

— А сможете ли вы делать бессмертных смертными? — спросил Глиняный Человек.

Это был неожиданный и довольно печальный вопрос.

— Возможно. Хотя я не могу понять, в чем смысл этого.

— Оборотни бы нашли тут смысл, если бы вы объяснили Мандорле то, что пытались объяснить мне. Я не был бы вам нужен, если бы вы могли найти её так же легко, как она обнаружила вас.

— Я был бы рад сотрудничеству оборотней, — сказал Стерлинг, — если они того хотят.