Энн Райс - Мумия Страница 75

Джулия еще не до конца проснулась. Она никак не могла понять, что хочет от нее британский чиновник, который стоит в дверях.

– Арестован? За то, что ворвался в музей? Не верю.

– Мисс Стратфорд, он тяжело ранен. Наверное, произошла какая-то путаница…

– Какая путаница?

Доктор был в ярости. Если мужчина тяжело ранен, его место в больнице, а не на задворках тюрьмы.

– Дайте пройти! – крикнул он человеку в мундире. – Что здесь происходит? Здесь что, тир?

По меньшей мере двенадцать ружей было нацелено на высокого голубоглазого мужчину, стоявшего у стены. Его рубашка пестрела пятнами высохшей крови. Сквозь порванное пальто виднелось голое плечо, на котором тоже запеклась кровь. Мужчина в панике смотрел на доктора.

– Не приближайтесь! – крикнул он. – Я не позволю себя осматривать. Не прикасайтесь ко мне своими медицинскими инструментами. Я здоров и хочу уйти отсюда.

– Пять пуль, – прошептал офицер на ухо доктору. – Я видел раны, говорю вам. Он не мог выдержать…

– Позвольте мне осмотреть вас. – Доктор сделал шаг вперед.

И тут же взметнулся мощный кулак – чемоданчик доктора полетел к потолку. Одно из ружей выстрелило, мужчина бросился на полицейских и отшвырнул несколько человек к стене. Доктор упал на колени, уронив на пол очки, и почувствовал, как чей-то ботинок наступил ему на руку. В коридоре затопали солдаты.

Снова щелкнуло ружье. Крики и египетские ругательства. Где же очки? Он должен найти очки.

Кто-то помог ему подняться и вложил в руку очки. Доктор быстро нацепил их на нос и разглядел англичанина интеллигентного вида.

– С вами все в порядке?

– Что происходит, черт побери? Где он? Они снова стреляли в него?

– Этот мужчина силен как бык. Он вышиб дверь, решетки и вообще разнес все. И сбежал.

Слава богу, Алекс был с ней. Никто не мог найти Эллиота. Самир отправился в полицейский участок, чтобы разобраться. Придя в управление вместе с Алексом, Джулия с облегчением увидела, что их ждет не сам губернатор, а его помощник – Майлз Уинтроп. Майлз ходил с Алексом в одну школу. Джулия знала его с детства.

– Это какое-то недоразумение, – сказал Алекс.

– Как ты думаешь, Майлз, – спросила Джулия, – у тебя получится освободить его?

– Джулия, ситуация довольно сложная. Во-первых, египтянам очень не нравится, когда кто-то врывается в знаменитый на весь мир музей. Сейчас рассматривается дело о краже и убийстве.

– О чем ты говоришь? – прошептала Джулия.

– Майлз, Рамсей не способен на убийство, – сказал Алекс. – Это полный абсурд.

– Надеюсь, ты прав. Но в музее нашли мертвую уборщицу со сломанной шеей. И со второго этажа украдена мумия. Ваш друг сбежал из тюрьмы. Теперь скажите мне: насколько хорошо вы знаете этого человека?

На полной скорости промчавшись через крышу, он одним прыжком перемахнул узкую улочку. За считанные секунды преодолел еще одну крышу, спрыгнул на другую и опять перемахнул улицу.

И только тогда оглянулся. Преследователи потеряли его из виду. Он слышал слабые, очень далекие ружейные выстрелы. Наверное, они стреляли друг в дружку. Какая разница!

Он спрыгнул на улицу, побежал и вскоре оказался в узеньком переулке. Высокие окна тесно стоявших домов были закрыты деревянными ставнями. Больше не видно ни британских магазинов, ни вывесок на английском языке. Мимо проходили одни египтяне, в основном пожилые женщины парами, чьи головы и лица были укрыты черными покрывалами. При виде его перепачканной в крови рубашки и рваной одежды они тут же отворачивались.

Наконец он остановился возле какой-то двери, чтобы отдышаться. Сунул руку под пальто – раны почти затянулись. Он ощупал широкий пояс. Все сосуды целы.

Проклятые пузырьки! И зачем только он взял их с собой, почему не оставил в укромном месте в Лондоне? Почему не выбросил в море?

Что сделают с эликсиром солдаты, когда найдут в музее тот пузырек? Он ужаснулся при мысли о том, что произойдет, когда снадобье попадет в их руки.

Нужно вернуться в музей! Он должен найти ее! Страшно подумать, что могло произойти с ней за это время.

Никогда за всю свою долгую жизнь он не был так расст­роен. Но дело сделано! Он не смог побороть искушения. Он пробудил к жизни полусгнившее тело, покоившееся в витрине музея.

И теперь он просто обязан исправить собственную глупую ошибку. Он должен проверить, теплится ли в этом существе хоть искра интеллекта!

Да нет же, кого он пытается обмануть?! Она назвала его по имени!

Он повернулся и побежал по улице. Переодеться – вот что нужно сделать прежде всего. Но у него нет времени делать покупки. Он должен достать любую одежду, которая подвернется под руку. Вот прачечная. Он видел веревки, на которых сушилось белье. Вот она, слева по улице. Веревки тянутся через узкий проулок.

Одеяние бедуина – балахон с длинными рукавами и головной убор. Он разом сдернул одежду с веревки. Скинул пальто, надел балахон и покрывало, оторвал кусок веревки и обвязал им голову.

Теперь он выглядит как араб. Только с голубыми глазами. Но он знал, где можно взять пару темных очков, – он видел их на базаре. А базар находится по дороге к музею.

Он бросился бежать.

Вернувшись накануне вечером из отеля Шеферда, Генри не просыхал. Короткий разговор с Эллиотом почему-то здорово разволновал.

Он постоянно напоминал себе, что ненавидит Эллиота Саварелла, что вот-вот отправится в Америку, где уже никогда не встретится ни с Эллиотом, ни с ему подобными.

И все-таки воспоминание об этой встрече не давало Генри покоя. Каждый раз, вспоминая тот разговор, он видел Эллиота, смотревшего на него с нескрываемым презрени­ем. И снова слышал холодную ненависть в его голосе.

Нужно иметь крепкие нервы, чтобы посметь обращаться с Генри подобным образом. Давным-давно, после одной неприятной истории, Эллиот был в его руках, Генри мог разрушить его жизнь, но не сделал этого только потому, что это показалось ему жестоким. Он всегда был уверен в том, что Эллиот испытывает к нему благодарность, он был уверен, что именно из-за той давней истории Эллиот неизменно вежлив и терпелив. Потому что все эти годы Эллиот на самом деле проявлял удивительное терпение.

Но только не вчера. А самое ужасное то, что ненависть Эллиота была зеркальным отражением той ненависти, которую Генри испытывал ко всем, с кем был знаком. Это огорчало Генри и выводило из себя. И пугало.

Надо уехать от них, от них всех, думал он. Они только и заняты тем, что критикуют и осуждают меня, хотя сами недалеко от меня ушли.

Когда они уедут из Каира, он как следует отмоется, бросит пить, вернется к Шеферду и мирно проспит несколько дней. Потом заключит сделку с отцом и поедет в Америку, а там, может, ему улыбнется фортуна.