Энн Райс - Мумия Страница 77

Женщина отступила назад, постанывая, заливаясь плачем, ее рот снова исказила гримаса, обнажившая белые зубы, – как тогда, в музее. Гнилое тряпье разорвалось на плече и обвисло; сквозь ветхую ткань стали видны темно-розовые соски. Большие капли крови капали с пелен, все еще обмотанных вокруг талии, полоски полотна одна за другой разматывались и при каждом шаге спадали вниз.

Ее глаза, испуганные, залитые слезами, посмотрели на мертвое тело, а потом на еду и лужицу чая, которая испарялась на солнце.

Женщина медленно опустилась на колени, схватила булочку и поднесла ко рту. Потом встала на четвереньки и начала слизывать с пола чай. Сунула пальцы в баночку с джемом и за считанные секунды расправилась с ним. Потом заметила бекон и разом проглотила целый ломоть.

Эллиот молча наблюдал за ней. Маленка неслышно подбежала к нему и спряталась у него за спиной. Эллиот делал маленькие короткие вдохи и выдохи, прислушиваясь к ритму своего сердца.

Женщина уничтожила сливочное масло, потом принялась за яйца, зубами проворно очищая их от скорлупы.

Наконец с едой было покончено. Но женщина продолжала стоять на коленях, глядя на свои вытянутые руки. Солнечный свет, заливающий маленький дворик, блестел на ее черных волосах.

Эллиот продолжал наблюдать. Он не мог переварить то, что видел, не мог даже осуждать эту женщину. Он был слишком потрясен увиденным.

Внезапно женщина развернулась, упала ничком на пол и вытянулась во весь рост, рыдая в плитки, как в подушку. Ее рука беспомощно царапала плитку. Потом женщина перевернулась на спину, так, что целиком оказалась залита солнечным светом, и на нее падала зеленая тень апельсиновых деревьев.

С минуту она смотрела в раскаленное небо, потом глаза ее закатились, и были видны только бледные полумесяцы белков.

– Рамзес, – прошептала она. Ее грудь слабо колыхалась при дыхании.

Граф обернулся к Маленке. Тяжело опираясь на ее руку, он встал со стула и почувствовал, что темнокожую танцовщицу все еще трясет от страха. Он молча опустился на расшитые подушки и прислонил голову к круглой мягкой спинке плетеного кресла. Все это просто дурной сон, думал он. Но это был не сон. Он своими глазами видел, как это существо восстало из мертвых. Он видел, как оно убило Генри. Что же ему делать, господи?

Маленка придерживала его за локоть, потом опустилась рядом на колени. Разинув рот, широко распахнув глаза, она смотрела в сад пустыми глазами.

Над лицом Генри кружили мухи. Они с жужжанием садились на остатки еды.

– Никто не причинит тебе зла, – прошептал Эллиот. Жжение в груди понемногу стихало. В левой руке разливалось тепло. – Она не обидит тебя, обещаю. – Он провел языком по сухим губам, потом снова с трудом заговорил: – Она больна. Я должен позаботиться о ней. Она не причинит тебе зла, поверь.

Египтянка вцепилась в его запястье, прижавшись лбом к спинке кресла.

– Не надо полиции, – тихо произнесла она наконец после долгой паузы. – Я не хочу, чтобы англичане отобрали у меня дом.

– Да, – пробормотал Эллиот. – Не надо полиции. Мы не будем вызывать полицию.

Он хотел погладить ее по голове, но не смог пошевелиться. Он мрачно смотрел на солнечный свет, на лежащую ничком женщину, на ее блестящие черные волосы, разметавшиеся по выложенному плиткой полу, на мертвого Генри.

– Я сама все сделаю, – прошептала египтянка. – Я сама унесу отсюда англичанина. Пусть полиция не приходит.

Эллиот не понимал ее. Что она говорит? Потом до него дошло.

– Ты можешь это сделать? – тяжело дыша, спросил он.

– Да, могу. Придут друзья. Заберут англичанина.

– Тогда все нормально. – Эллиот вздохнул, и боль в груди стала еще сильнее. Он осторожно дотянулся правой рукой до кармана, вытащил бумажник и, едва шевеля пальцами, вынул два десятифунтовых банкнота.

– Это тебе, – сказал он. Снова закрыл глаза, изнемогая от предпринятых усилий. Маленка взяла деньги. – Но будь осторожна. Никому не рассказывай о том, что видела.

– Никому не скажу. Я позабочусь о… Это мой дом. Его подарил мне брат.

– Да, понимаю. Я пробуду здесь недолго, обещаю тебе. И заберу эту женщину с собой. Но пока потерпи, и я дам тебе еще денег, много денег.

Эллиот снова раскрыл бумажник. Вытащил все деньги и, не считая, протянул их египтянке.

Он опять лег и закрыл глаза. Он слышал, как Маленка легко прошлась по ковру, а потом снова почувствовал ее прикосновение. Он посмотрел на египтянку: на ней была черная роба, еще один черный балахон свисал с ее руки.

– Прикрой, – прошептала она и глазами показала на сад.

– Прикрою, – шепотом ответил Эллиот и снова закрыл глаза.

– Прикрой! – В голосе Маленки была отчаянная мольба. Эллиот дал ей слово.

С огромным облегчением он услышал, как она захлопнула за собой дверь, выходящую на улицу.

В длинном развевающемся одеянии бедуина Рамзес шел по музею среди толпы туристов, глядя сквозь темные очки прямо перед собой на пустое место в дальнем конце коридора, туда, где раньше стояла витрина. Никаких следов, никаких признаков того, что здесь что-то стояло! Нет битого стекла, нет деревянных щепок. Нет пузырька, который он уронил. Все исчезло.

Но где же она? Что с ней случилось? Рамзес с ужасом вспоминал окруживших его солдат. Неужели она тоже попала в их руки?

Царь пошел дальше, завернул за угол и оглядел статуи и саркофаги. Никогда еще за всю свою долгую жизнь он так не страдал. Он не имел права ходить здесь с этими мужчинами и женщинами, не имел права дышать с ними одним воздухом.

Он не мог думать о том, что делать дальше, куда идти. Если в ближайшее время он ничего не узнает, то окончательно свихнется.

Прошло, возможно, минут пятнадцать, а может, и меньше. Надо укрыть ее, да. Нет, увести ее из сада, пока не пришли люди. Женщина неподвижно лежала на солнце и что-то бормотала во сне.

Вцепившись в трость, Эллиот поднялся на ноги. Левая нога обрела чувствительность, а это значило, что снова вернулась боль.

Он пошел в спальню. Высокая старомодная викторианская кровать стояла возле правой дальней стены, на ее широкий москитный полог лился солнечный свет – ставни окон были распахнуты настежь.

Туалетный столик находился слева от окна. В левом углу размещался платяной шкаф, его дверцы со встроенными зеркалами были раскрыты, внутри виднелись вешалки с шерстяными пиджаками и пальто.

На туалетном столике стоял маленький переносной граммофон с рожком. Рядом, в специальном ящичке, лежали пластинки. «Изучаем английский», – гласили обложки. На других пластинках была записана танцевальная музыка. Пепельница. Несколько журналов и полупустая бутылка шотландского виски.