Наталия Земская - Анти-Авелин Страница 78

– Пожалуйста, – Петрович раскатал на столе профессора свернутые в трубу большие листы ватмана. – Со слов покойного Добролюбова, вы должны понять, что на них изображено.

– Покойного?

– Его отравили. В интересах следствия все подробности рассказать не могу.

– И что же я должен здесь понять… – с этими словами профессор склонился над чертежами. – Действительно, я где-то уже это видел… не может этого быть!

Профессор изумленно перелистывал большие листы чертежей.

– Добролюбов реализовал проект любимого архитектора фюрера?

– Чей?

– Альберта Шпеера – личного архитектора фюрера Германии Адольфа Гитлера.

– А вы какое к этому имеете отношение?

– Непосредственное. Дело все в том, что Добролюбов с самого начала своего пребывания в России очень интересовался трофейными чертежами немецких инженеров Третьего рейха. Я был удивлен его осведомленности о документах, которые под грифом «секретно» хранились в архивах, к которым я, в силу своего положения, имел доступ как ученый.

– Вы передали ему секретные материалы?

– К тому времени, когда я их передавал, они уже перестали быть секретными. Это был период настоящей вакханалии разбазаривания материальной и интеллектуальной собственности бывшего СССР. Но должен вас успокоить, эти чертежи представляют собой больше исторический, чем технический интерес, и вряд ли могут соответствовать термину «государственная тайна».

– И что же в них тогда такого интересного?

– О! Молодые люди, перед вами сейчас находится образец зловещей технократической культуры середины двадцатого столетия. Так называемый особняк мажоров немецких нацистов. Такие особняки должны были раскинуться после войны на территориях стран, заселенных людьми второго сорта: славянами, цыганами, мусульманами, иудеями, то есть нами с вами. В силу своей сложности и, соответственно, затратности, такой технический комплекс мог быть по карману только высшим военным чинам, получившим в награду большие захваченные территории.

– Технический комплекс?

– Подойдите поближе. Перед вами самая настоящая «фабрика смерти». Начинается она в лучших нацистских традициях с газовой камеры.

– Это же «гостевой домик».

– Совершенно верно, мы знакомы с этим строением именно под этим названием, но это самая настоящая газовая камера.

– Вы видели убранство этого дома? Это же архитектурный шедевр.

– Ничего удивительного. У нацистов всегда было особое отношение к смерти. Они обустраивали свои лагеря смерти по такому же принципу: заключенные жили в скотских условиях – в бараках, а газовые камеры строились с претензией на архитектуру. Этот механизм на чертеже видите? Это лифт, который должен опустить тело вот в этот желоб с конвейером. А по конвейеру вновь представленный доставляется в печь крематория. Но это еще не все. Затем идет сортировочная, где продукты сжигания обогащаются органическими веществами и упаковываются для дальнейшего вывоза на поля и обогащения плодородных почв.

Мила почувствовала, как у нее побежали мурашки по спине:

– Какой ужас! Неужели Добролюбов воссоздал весь этот процесс от начала до конца?

– Судя по чертежам, да.

– И вам ничего об этом не было известно?

– Ничего. Я же рассказывал вам, что в какой-то момент между нами установилась отчуждение, причины которого мне стали понятны лишь спустя некоторое время.

– В чем же они заключались?

– Я провел некое расследование истории семьи Добролюбова и обнаружил, что его отец был участником «Русского Национал-Социалистического Движения» и, наравне с такими политиками эмиграции как Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус, активно продвигал идеи фашизма и национализма. Только отец Добролюбова делал это по своему профилю: принимал участие в конкурсах на лучшие эскизы высших наград Третьего Рейха, а также орденов, медалей и неносимых наград. Надо заметить, имел успех, но исключительно на подготовительных этапах, так как только «истинные арийцы» имели право быть авторами указанной атрибутики.

– Сын, получается, впитал в себя убеждения отца. Как это возможно – заразиться идеей, в которой ты человек второго сорта?

– Получается, что впитал. Отсюда такое стремление к возрождению русского дворянства. Вовсе не из благородных побуждений, а из-за собственной ущербности. Представьте себе, что Добролюбовы, будучи людьми очень богатыми, ощущали себя прислугой, пусть у обнищавших, но все же родовитых семейств. Я, конечно же, не психолог, но как историк с уве ренность могу сказать, что национализм – идеология ущербных. Для того чтобы это явление носило массовый характер, необходимо сделать две вещи: лишить народ его истории, любым путем исказив ее – и перед вами уже не народ, а население. После того, как люди утратили свои корни, их можно закатить в какой угодно идеологический лабиринт – и национализм подходит для этого больше всего. Настоящий патриот никогда не будет гадить на земле, которую он любит всем сердцем, а националист легко станет грабить, убивать и насиловать в своем же доме – потому что он служит не родине, а идее. Прошу заметить, ложной идее, выросшей из извращенных представлений о своих истоках. Ущербными людьми легко повелевать, они с удовольствием воспринимают ложь о себе, а порой и самую откровенную чушь, – к примеру, что они являются нацией сверхлюдей. Вся идеология Третьего рейха была построена на учении о сверхчеловеке – образ, который был выведен философом Фридрихом Ницше в произведении «Так говорил Заратустра», хотя творчество Ницше к национал-социализму не имеет никакого отношения. Но разве это важно для двуногих, которым внушили, что они обладают неоспоримыми преимуществами перед другими народами! Теперь можете себе представить, какая ответственная миссия лежит на плечах историков? И как необходимо знать и почитать свою историю, как говорится, без купюр? Это вопрос, ни много ни мало, своего самосохранения. Что же касается охлаждения наших отношений с Добролюбовым, то оно началось с того момента, когда он узнал, что в моих венах течет еврейская кровь.

– То есть, согласно его убеждениям, ваше место было не на дворянских собраниях, а в мешках для удобрений.

– Боюсь, что вы правы, Иннокентий Петрович, – профессор рассмеялся.

– А вы Добролюбову задавали прямой вопрос: от кого ему стало известно об этих чертежах?

– Спрашивал. Он мне рассказал про какие-то статьи в журналах о немецких инженерах. Однако однажды проговорился, что его отец в шестидесятые годы в Лондоне познакомился Альбертом Шпеером и какое-то время водил с ним знакомство.