Энн Райс - Лэшер Страница 79

Майкл на цыпочках вошел в спальню. За время его отсутствия там ничего не изменилось. Гамильтон по-прежнему читал, сидя в кресле. Сиделка возилась с какими-то диаграммами. Свечи распространяли сладкий дурманящий запах воска, и тень статуи Пресвятой Девы колебалась в их неровном сиянии. Блики света играли на лице Роуан, делая его обманчиво живым и подвижным.

Майкл уже собирался устроиться на своем привычном месте, когда слух его уловил какой-то шум в коридоре. Наверное, вторая сиделка пришла, решил он. И все же шум насторожил его. Он вышел в коридор, чтобы увидеть, какова его причина.

В первое мгновение ошарашенный Майкл никак не мог понять, что за видение перед ним возникло. В коридоре стояла рослая седая женщина во фланелевом халате. Ввалившиеся щеки, блестящие глаза, высокий морщинистый лоб. Длинные седые волосы свободно рассыпались по плечам. Из-под халата виднелись босые ступни. Неприятное ощущение в груди, которое давно уже испытывал Майкл, мгновенно превратилось в настоящую боль.

– ЯСесилия, – спокойно и снисходительно разрешила его недоумение женщина. – Наверняка в таком виде я показалась вам несколько странной. Некоторые из нас, Мэйфейров, до ужаса напоминают привидения. Если вы не возражаете, я пойду посижу с Роуан. Я только что отлично выспалась. Проспала не меньше восьми часов. Почему бы вам тоже не прилечь?

Майкл молча покачал головой. Он чувствовал, себя полным идиотом и до сих пор не мог оправиться от испуга. Оставалось надеяться, что Сесилия не слишком обиделась, заметив его потрясенный взгляд.

Он вернулся на свой пост.

«Роуан, моя Роуан…»

– А что это за пятно у нее на рубашке? – спросил он сиделку.

– Наверное, я пролила немного воды, – ответила та, прикладывая салфетку к влажному пятну на груди Роуан. – Когда обтирала ей лицо и смачивала губы. Может, мне стоит прямо сейчас сделать ей массаж? Размять руки и ноги, чтобы они не затекали.

– Да, конечно. Делайте все, что нужно. Делайте, даже если вам это надоест. И если вы заметите хотя бы малейшие признаки…

– Разумеется, я сразу вам сообщу.

Майкл опустился в кресло и закрыл глаза. Мягкая волна дремы подхватила его. Джулиен что-то рассказывал ему, но он не мог понять, что именно. Образ Мари-Клодетт, старой ведьмы с шестью пальцами, возник перед его глазами. Шесть пальцев на левой руке. У Роуан изумительно красивые руки. Красивые и сильные. Руки хирурга.

Что было бы, прислушайся она в свое время к просьбе Карлотты Мэйфейр? Как развивались бы события, поступи она так, как хотела ее мать? Что было бы, если бы она не вернулась домой?

Майкл резко стряхнул с себя дрему. Сиделка, бережно приподняв правую ногу Роуан, втирала в кожу лосьон. Кожа Роуан показалась Майклу невероятно тонкой и прозрачной.

– Это защитит ее кожу от пересыхания, – пояснила сиделка. – Необходимо втирать лосьон регулярно. Напоминайте об этом другим сиделкам. Я сделала запись в карте. Но вы все равно проследите за этим.

– Обязательно, – откликнулся Майкл.

– Наверняка она была очень красивой женщиной, – сокрушенно покачивая головой, заметила сиделка.

– Она и есть красивая женщина, – возразил Майкл.

В голосе его не было ни обиды, ни возмущения. Он просто констатировал истину.

Глава 20

Мужчина хотел сделать это опять. А Эмалет не хотелось прекращать танцевать. Здание было совершенно пустым; кроме них двоих, в этот вечер больше никто не пришел. И танцевать ей удавалось только во сне. Эмалет открыла глаза. Он лежал рядом. Музыка, которую она слышала во сне, по-прежнему играла. Но мужчина настойчиво требовал своего. Он снова хотел этого. Снова хотел снять с нее брюки и войти внутрь ее тела. Она ничего не имела против. Но она должна спешить в Новый Орлеан. Это в самом деле важно. Ого, уже совсем темно. Судя по всему, наступила поздняя ночь. Звезды висят так низко над раскинувшимся за окнами полем, над болотами, над шоссе, вдоль которого тянутся тусклые ночные фонари. Надо скорее идти.

– Давай же, детка.

– Я же сказала, мы не сможем сделать ребенка, – объяснила она, поражаясь его непонятливости. – Ничего не получится.

– Так это же здорово, лапочка. Если нам с тобой что-то совершенно не нужно, так это ребенок. Давай немного позабавимся, сладкая моя девочка. Может, лучше выключить музыку? Не хочешь выпить молочка? Я принес тебе прекрасного свежего молочка. Помнишь, ты сказала, что его любишь? Я и мороженого тебе принес.

– Вот это здорово, – довольно пробормотала Эмалет. – Сделай музыку потише.

Лишь после этого она смогла двигаться. Теперь музыка звучала едва слышно. И все же она пульсировала прямо в голове Эмалет, билась, трепетала там, словно играющая в пруду рыба. Музыка щекотала ей мозги, но не поглощала ее целиком.

Эмалет отвернула крышку большой пластиковой бутылки и принялась жадно пить. Какое чудесное молоко. Конечно, с материнским его не сравнить. Но все равно очень вкусное. Как жаль, что у матери больше не осталось ни капли молока. Ей так хотелось припасть к материнской груди. Так хотелось лежать в теплых объятиях и сосать, сосать… И за то время, что она провела вдали от матери, желание это не притупилось. Напротив, становилось все более острым. Когда Эмалет вспоминала о матери, она едва сдерживала слезы.

Но она высосала из материнской груди все молоко, до последней капли. Она выросла. Теперь она большая. И она покинула мать лишь потому, что не могла поступить иначе.

Хорошо бы те добрые коричневые люди нашли маму. Хорошо бы они похоронили ее как полагается. Может, они даже споют над ее могилой и украсят холмик цветами. Мама больше никогда не проснется. Мама больше никогда не заговорит. Ее грудь никогда не наполнится молоком. Мама отдала ей все, что могла.

Теперь мама мертва. Эмалет должна найти Майкла, должна исполнить мамину просьбу. Чувство любви и нежности овладело ею, когда она вспомнила о Майкле. Ведь его любила мама. А потом Эмалет отправится в Доннелейт. Может быть, отец уже ждет ее там?

Эмалет пила и пила. Мужчина смеялся, глядя на нее. Он опять повернул ручку приемника, сделав музыку громче.

Бум, бум, бум. Эмалет выпустила из рук бутылку и вытерла губы. Ей пора идти.

– Пока, – сказала она.

– Погоди, лапочка. Куда ты так спешишь?

Он опустился рядом с ней, осторожно убрав подальше бутылку с остатками молока.

– Хочешь мороженого? Обычно те, кто любит молоко, обожают мороженое.

– Я никогда раньше его не пробовала, – призналась Эмалет.

– Неужели? Детка, тебе очень понравится, – пообещал мужчина, открывая пакет.

Он принялся кормить Эмалет с маленькой белой ложечки. Да, этот новый вкус, такой восхитительно сладкий, еще больше напоминал вкус материнского молока. Упоительное воспоминание заставило Эмалет вздрогнуть. Она забрала у него картонную коробку и стала есть сама, довольно урча и напевая. Музыка и вкус мороженого сливались воедино. Они вновь поглотили весь мир. Эмалет попыталась стряхнуть наваждение. Она здесь, в маленьком домике посреди леса. Сидит на полу, а рядом с ней какой-то человек. Все танцоры уже ушли. Он хочет сделать с ней это. После того как он сделал это первый раз, на полу осталась кровь. Эмалет коснулась засохшего пятна.

– Он умер. Сразу умер.

– О чем ты, детка? Кто умер?

– О ребенке. Я не могу делать детей с мужчинами. Только с отцом.

– Детка, что за ужасы ты говоришь! Такие жуткие тайны лучше держать при себе.

Она не поняла, что он имеет в виду. Но он был счастлив. Он был с ней так добр. Он считал ее красивой. Правда, об этом он не говорил, но в словах не было нужды. Она все понимала по его глазам. Музыка могла играть или молчать, но взгляд мужчины неизменно светился восхищением. Ему нравился исходивший от нее молочный запах. Благодаря этому запаху он чувствовал себя моложе.

Мужчина потянул Эмалет за руку, заставив встать. Коробка с мороженым упала на пол. Ей было приятно, когда он сжал ее в объятиях. Так приятно качаться туда-сюда, туда-сюда. Так раскачивался колокол, который созывал людей в долину.

«Слышишь звон, изгоняющий дьявола? Слышишь звон?» Он крепче стиснул ее в объятиях, прижав к своей крепкой груди. Странное, сладостное чувство.

– О, у меня появилось свое молоко, – прошептала она и слегка подалась назад, пытаясь прогнать прочь музыку, звучавшую в голове. – Посмотри.

Она торопливо расстегнула рубашку и нажала на один из сосков.

На розовой коже выступила крошечная капля молока. Она знала, что пить свое собственное молоко нельзя. Ей хотелось к матери, хотелось любви и ласки. Но надо же, в ней только что умер маленький ребенок, и сразу появилось молоко. Но если мужчина прекратит попытки делать с ней детей, молоко исчезнет. А если не исчезнет? Все равно. Когда они с отцом соединятся, чтобы выполнить свое предназначение, ей понадобится молоко – груди, полные молока… Из ее чрева выйдут дети. Красивые, сильные дети. И все они захотят молока. Она будет рожать и рожать, пока долина вновь не наполнится жителями, как это было в давние времена, когда люди приехали с островов.