Святослав Моисеенко - Последняя тайна Патриарха Страница 8

Наконец, к власти пришли Романовы, по сути получив ее через родство – смешно сказать! – с незабвенной Анастасией, первой женой Ивана Грозного. Филарет какое-то время правил страной при сыне Михаиле. От него перстень впоследствии перешел Патриарху Никону, возомнившему себя на Руси главным и пытавшемуся подчинить себе Алексея Михайловича, царя Тишайшего… Может, не люди овладевали перстнем, а перстень – людьми? Иначе откуда столько властолюбия и гордыни в простом мордовском крестьянине? Царь поначалу был от Никона в полном восторге, уважал его как никого возле себя… Да только перстень присмотрелся к своему хозяину, да и… передумал. Лишили Никона патриаршего сана, сослали в глушь…

Рассказ был прерван хныканьем мобилы: звонил охранник Сашка, все же вспомнивший одну «небольшую» подробность. Оказалось, среди следов, найденных на месте преступления, различили два типа обуви. Вроде как двое убийц было. Никита понял, что его следы на полу остались и были обнаружены. Выругался в сердцах и тут же получил в очередной раз от Насти по кумполу за сквернословие. Но парень лишь отмахнулся, лихорадочно соображая, что же делать.

Обувь надо было немедленно уничтожить. Почти новые ботинки подверглись безжалостному сожжению на дворе, вместе с мусором. Хорошо, нашлись старые башмаки – Никита в последнее время старался как можно чаще уединяться с любимой на даче. Много чего по хозяйству делал – мужик все-таки! В его многосемейной коммуналке было не очень-то удобно встречаться. Особенно после того как пьяный соседушка, – видать, «белка прискакала», – полез драться. Пришлось вырубить.

Отец названный, царство ему небесное, обещал помочь с квартирой, да не успел… За отпечатки свои начальник охраны особо не боялся – слишком часто бывал в резиденции, и к Алексию был вхож запросто – это все знали. Так что его «пальчики» могли быть где угодно. А вот свежие следы на полу, возле тела…

А сразу после позвонили из секретариата Патриархии. Задушевно, с великой печалью в голосе попросили явиться для беседы. Кто приказал: «к ногтю!», не сказали. Вы, мол, приходите и все. Трусом Никиту никак нельзя было назвать, но противный холодок ползучего предчувствия беды опять впился в позвоночник. Главное, как, как скрыть, что был там, если на пальце перстень патриарший, не снимаемый, яркий? Страх передался Насте, которая стала уже конкретно бояться перстня, с его таинственным и страшноватым влиянием на всех, кто даже просто прикасался. А, может, подобно Саше, – не заметят? Голова пухла от опасений и переживаний. Армейский неоценимый опыт, конечно, помогал справиться с тревогой, но теперь не было над Никитой ни «батяни-комбата», ни Патриарха – царство им обоим небесное, – да и друзьями себя окружить было нельзя: слишком опасно. Впервые парень оказался вроде главнокомандующего маленьким войском – он да Настя. А схватка предстояла не на жизнь – на смерть. Смерть… Умирать не хотелось категорически! Хорошо, – подруга проявила неожиданное мужество и смекалку: уложила парня спать, и не только спать. Утро, дескать, и вправду вечера мудренее!

«Войско» Никиты уже десятый сон сморил, а парню все не спалось. Не шло из памяти то странное видение: длинная страшная тень, нависшая над Алексием… Снова и снова терзала мысль: где же раньше он мог видеть этого… Человека?

Глава 4 Утро туманное…

Сборы на «беседу» в патриархию были недолги. Настя осталась на даче вроде как за старшую, – рыться в книгах и в Интернете дальше. Удивительно все же, откуда в хрупкой девчонке столько сил и отваги! Ведь ни разу не начала причитать, не повисла на шее заплаканным грузом. Наоборот, если что-то и не давало панике перерасти в окончательный кошмар, то это была именно она, «тонкий стебелек». Не испугалась даже ни разу по-настоящему. А то – вон, как Сашкина жена, когда на мужа, незадачливого бизнесмена, гопота люберецкая наехала конкретно. Чуть не развелись – так в бабе страх запенился! Пришлось Сашке из предпринимателей в охранники снова идти.

Всю ночь шел снег, но день выдался ясный, морозный. Однако тучи и вправду сгущались. Рано поутру выйдя за ворота, – тут интуиция опять отлично сработала! – Никита тренированным глазом заметил на легком снежке следы вдоль забора. Кто-то ночью топтался там – то ли выжидал чего, то ли подстерегал… Вызвал Сашку, и второго охранника тоже – Витьку. Им, кстати, поутру как раз и объявили, что «в услугах больше не нуждаются». Парни прибыли быстро, особо не расспрашивали, почему это, мол, Настю охранять надо. Лишь пообещали «беречь, как зеницу». И, оба крупные да плотные, немедленно окопались на кухне. Витька, обнаружив в холодильнике лишь «вечную мерзлоту», моментом смотался в сельпо, и они принялись что-то там кашеварить, по очереди выходя отследить территорию. А побледневшая от волнений (и недоедания) Настя снова забурилась в свои поиски.

А Никита тем временем уже входил в Секретариат Патриархии. На всякий случай повернул кольцо камнем внутрь, – это было единственное, что оно позволяло с собой сделать. Встретили его ласково, сочувственно – все знали, что был он близок к покойному. Но, произнося дежурные проникновенные слова, все тщательно изучали пол. Парень поиграл желваками, выслушивая отца Владимира, важного чиновника в иностранном ведомстве. В искренность соболезнований совсем не поверил. Его пригласили к только что избранному местоблюстителем патриаршего престола митрополиту Дамиану.

Он тоже ласковее некуда принял бывшего (это еще отец Владимир в своих речах подчеркнул) начальника охраны. Посетовал, что приходится расставаться. Высказал лучезарную надежду, что лишь на время. А как заговорил о печальных событиях, – молчун-вояка просто заслушался, ибо митрополит был редким златоустом. Любил Никита книжки в жанре фэнтези, и вспомнился ему один персонаж из Толкиена: белый маг Саруман, перед чьим умением красиво убедить не мог устоять никто… Конечно, заподозрить в магии светильника Церкви было и смешно, и нелепо: колдовать служителям категорически возбранялось еще с незапамятных библейских времен. Однако Дамиан с общих фраз быстро переключился на вопросы более чем конкретные. Заговорил о расследовании, которое взялась проводить служба безопасности Церкви. Обмолвился и о следах невероятного 47-го размера, в числе прочих найденных в опочивальне уби… тут митрополит осекся и продолжил, уже в русле официальной позиции Синода: почившего в Бозе Алексия. Но внима-а-тельно взглянул на Никиту, и тот понял: оговорка не была случайной! Машинально покосился на свои ноги: ребята в отряде, смеясь, недаром их «лыжами» называли! Тот самый несуразный 47-й размер и впрямь был необычен даже для здоровяков-десантников. По мнению златоуста выходило, что кто-то сильно напугал или разгневал Патриарха, и тот умер от разрыва сердца. И вроде как их, проклятых, двое было, оба – в огромных башмаках. И опять митрополит – зорко так! – взглянул на Никиту. И заговорил, на сей раз строго, резко, – о незапертом сейфе и о брошенном раскрытом ларце. О святотатстве. О пропавшем мобильнике покойного. А потом перешел к самому главному, отчего Никиту прошиб холодный пот: