Наталья Иртенина - Зов лабиринта Страница 8

Узнать характер лабиринта можно только хорошенько поплутав по нему. Определить одну из двух вышеуказанных целей, которая вам нужнее в данный момент (если она не задана заранее), – проще простого, здесь даже думать необязательно.

А вот вычислить цели, с которыми сам лабиринт затащил вас внутрь, – чего он хочет именно от вас, а не от любого другого, и что от вас требуется с его точки зрения– бывает весьма затруднительно. Сверхзадача сверхзадачей, но она слишком обширна, чтобы не требовать детализации. И здесь каждый хоть сколько-нибудь уважающий себя лабиринт проявит изворотливость, изобретательность и недюжинные знания человеческой психологии. Иными словами, какой результат вы получите на выходе из лабиринта (если, конечно, доберетесь до выхода), сказать заранее невозможно. Может быть, он щедро вас одарит, а может, напротив, вы слишком многое там потеряете. В любом случае это целиком будет зависеть от вас. Лабиринт лишь предоставит все необходимые условия.

Ди шла по лабиринту. Наобум. Ни о чем не думая, просто позволяя этим гладким тоннелям, будто отполированным броненосными тушами монстров-лабиринтогрызов, увлекать себя все дальше и дальше.

Иногда попадались двери. Открыть их не получалось, Ди не находила ни замков, ни ключей. Тогда она шла дальше, тотчас забывая об этих дверях и находя другие, точно так же безуспешно пытаясь преодолеть их сопротивление. Что за ними скрывалось? Это было безразлично. Она просто проверяла любые возможности, предлагаемые лабиринтом.

Где-то у него должен быть выход. Нельзя подчиняться страху. Иначе никогда отсюда не выберешься.

И как ответ не то в голове, не то в воздухе прошелестело бархатистое: «А разве ты хочешь выйти отсюда? Разве тебе здесь плохо?» Тихий, ласковый, как прикосновение ангела, смех.

Ди замерла, прислушиваясь. Лабиринт был безмолвен. Но не слеп. Это она поняла только теперь. За ней следили. Очень внимательно – она почувствовала на себе чей-то взгляд, щекочущий, оглаживающий, как будто полирующий шершавую, неровную поверхность ее души.

«Да пошел ты. Плевать я на тебя хотела». Запихнула руки в карманы брюк и попыталась нарочито небрежной мальчишеской походкой продемонстрировать соглядатаю истинность своих слов. Хотя по-прежнему не знала, на кого именно нужно плевать. Наглец и не думал материализовываться или хотя бы называться. Он предпочитал досаждать анонимно, как безымянный чертик, вдруг выскакивающий из ниоткуда.

Демонстрация собственной независимости удалась. Но Ди знала, что этим не обманет соглядатая. Ему ничего не стоило пролезть сквозь оболочку слов и жестов в самое ее нутро – оголенное потерей «я», безопорностью, а значит, беззащитное. Поэтому она почти обрадовалась, когда, рванув очередную дверь, вдруг оказалась среди людей.

Почти – потому что люди выглядели ненастоящими. Анахронизмами. Тенями давно минувшего. Хотя и вполне живыми, временами даже упитанными тенями.

В первую минуту Ди остолбенело разглядывала их. Радость высвобождения из лабиринтных объятий сменялась чувствами человека, которого учат плавать методом выбрасывания из лодки вдали от берега. Изумление, паника, затем – бешеное желание выплыть и крепко въехать учителю по физиономии.

Во вторую минуту Ди обнаружила, что ее саму разглядывают с неменьшей остолбенелостью. Оно и понятно: то, что было на ней, скорей всего, для этих людей одеждой не являлось. По крайней мере, женской одеждой. Полюбовавшись на их пышные, совершенно не функциональные средневековые тряпки, Ди решила, что ей нужно срочно сменить гардероб. Иначе хлопот не оберешься – на некоторых лицах уже читалось ясное и выразительное «Эге, а не кликнуть ли кого надо?»

Широко и радостно улыбнувшись им всем, она попятилась. На грязной городской улице, мощеной булыжником, дома тесно лепились друг к дружке, но Ди повезло. Сбоку открылась щель между стенами, в которой при иных обстоятельствах она ни за что бы не признала проулок (в действительности это был даже не проулок, а нормальная средневековая улица в полтора метра шириной). Ди по-кошачьи метнулась туда.

Преследовать ее никто не стал. Звать милицию – в местном эквиваленте – тоже. Метров тридцать она проскакала вприпрыжку, стараясь не вляпаться в благоухающие дерьмом кучи и мутные заводи. На другом конце трещины между мрачно-унылыми домами показалась площадь. Единственным приличным строением из окружавших ее было то, что Ди определила как церковь. Впрочем, храм тоже имел скучный, вполне себе сиротский вид: вход заколочен досками, витражи заросли грязью, скаты портала обсиживали голуби. Возле церкви сгрудились горожане. Ди, поглазев по сторонам, подобралась поближе. Прижалась к стене соседнего здания, укрылась за выступом.

На ступеньках недействующего храма стоял нечесаный проповедник в драной рубахе до колен. Дикий облик его совсем не вязался со спокойной, уверенной манерой речи. Он обращался к горстке горожан, тревожно мнущихся и поминутно оглядывающихся, как какой-нибудь университетский богослов, читающий лекцию:

– Возжаждите поэтому познать самих себя, и вы познаете, что вы дети Отца всемогущего; и вы познаете, что вы в городе Бога, и вы – сам город Его…

Ди не слушала оборванца-проповедника. Она наблюдала за горожанами. Большей частью то были простолюдины, но мелькали среди них и шпаги, и шляпы с плюмажем, а в двух десятках шагов от крошечной толпы остановилась карета с гербами, и в окошке отодвинулась занавеска. Слушатели были неспокойны. Ди показалось, что они и рады бы внимать слову Божию, но чего-то боятся. И оттого все время настороженно озираются, как проказничающие школьники, которых вот-вот схватят за ухо и отведут к директору. С какого-то момента они и вовсе стали расползаться в стороны по одному – без оглядки и как будто пристыженно, делая вид, что оказались здесь случайно. Карета, громыхнув, укатилась. Ди попыталась отыскать причину этого стыдливого бегства и почти сразу нашла ее, упершись взглядом в жуткого урода. Он стоял в самом центре площади, как памятник, только без постамента, сложив руки на груди. Можно было бы утверждать, что он наблюдает за происходящим, если бы Ди не была уверена, что он пялится именно на нее. Пожалуй, даже заинтересованно пялится. Со вниманием, не обещающим ничего хорошего. От этого зрелища ее пробрал неприятный холодок. Присмотревшись, она поняла, что уродство человека – только маска, несоразмерно большая, отчего голова казалась в два раза крупнее положенного, а шеи вообще не было. С искаженными чертами, водянисто-бледная, безобразная маска. Ди стали понятны страхи горожан. При виде такого урода у кого хочешь душа в пятки обрушится. А если еще такие вот мордатые всем заправляют здесь, в этом городе, тогда и вовсе картина ясна.