Брайан Ходж - Припасть к корням Страница 8

— Энди Эллерби, мы знали друг друга, когда были маленькими?

Он отвернулся и сплюнул:

— Какая разница, знали или нет, если ты не можешь вспомнить, как меня зовут?

— Хорошо, — сказал я, — тогда мне будет проще.

Я приставил винтовку к плечу и вдруг понял, что снова способен целиться в живое и нажимать на курок. С такого расстояния пулей двенадцатого калибра я мог бы легко попасть и в глаз белки. Энди получил пулю в грудь, отлетел к трейлеру, ударился и выбил себе зуб.

В магазине оставалось еще три пули такого же калибра, но они мне были не нужны. Я передернул затвор, чтобы выбросить использованную гильзу, затем еще три раза, избавляясь от ненужных патронов. Увидев, как они падают на траву, Рэй растерялся, но тут же его рука потянулась к кобуре. Мой пятый патрон попал точнехонько под грудину, откуда начинал расти живот.

Он лежал на земле, пытаясь вздохнуть, ощупывал место, куда я попал, и не понимал, почему на руках нет крови.

— Резиновая пуля, — пояснил я, — мы используем такие, чтобы подавить беспорядки. Нельзя же просто так завалить толпу парней с самодельными ножами, даже если они ведут себя как звери.

Я опустился на колени, и, не дожидаясь, пока он вспомнит о пистолете, вытащил тот из кобуры, отбросив подальше. Джина вылезла из укрытия и, обхватив себя руками, смотрела на нас с надеждой и страхом.

— Я знаю, что ты этого не хотел, ты даже не знал, что именно ты сделал. Но все-таки именно по твоей вине моей младшей сестре так и не исполнилось двадцать лет, — я вздохнул, посмотрел на темнеющее небо и прислушался к лесным звукам. Они были такими живыми, мне было неважно, могу или нет я видеть их источник. — Хотя, возможно, на будущий год и исполнится…

Я вытащил из-за пояса охотничий нож, попросив Джину принести связку ореховых веток, заточенных бабушкой много лет назад, и тяжелый литой молоток, снятый со стены амбара. Было бы легче воспользоваться дедушкиной цепной пилой, но некоторые вещи не должны даваться легко, и есть дела, которые принято делать по старинке.

Я похлопал Рэя по плечу, вспоминая коренастого мальчишку, который показывал нам, где водятся самые жирные на свете головастики и растут самые сладкие и сочные ягоды:

— Но самое плохое — я так надеялся, что не ты выйдешь из этой двери.

«Если вы хотите вернуть Шай, вам придется кое-что сделать. Должна предупредить, это будет отвратительно.

Дилан, если это письмо читаешь ты, то знай, я всегда верила, что именно тебе хватит мужества и любви совершить подобное и не отступить. Хотя ты по-прежнему думаешь, что вера, заложенная в тебя во времена, когда ты проводил здесь свои летние каникулы, совсем другое дело. Я всегда считала, что наступит день и мы сможем перейти этот мост.

Но однажды ты вернулся с войны, и все, что ты там видел и делал, было неправильным. Я решила, что это неподходящий момент для того, чтобы тебе рассказать. Подходящего момента так и не случилось. Надеюсь, что ты поймешь и простишь меня за это. Я привыкла к тому, что Шай всегда была рядом со мной.

Все это время я была уверена, что она не окончательно умерла.

Лесной Странник мог обойтись с ее телом гораздо более жестоко, мне кажется, что ее душа у него. Я верю, что он не отбирал у нее жизнь, просто взял на время.

Иначе зачем он принес ее тело в этот дом?»

Моя сестра утверждала, что однажды видела Лесного Странника, тот смотрел на мертвых оленей. Она была уверена, что это не охотник, ведь охотники не поднимают мертвых зверей на ноги и не отправляют их на все четыре стороны.

Есть время давать и время отбирать. Во всем должно быть равновесие. Этот закон — для всех, и никому не избежать его действия. Иногда за жизнь приходится отбирать жизнь, и если Шай действительно видела то, что видела, интересно, чьей жизнью Лесной Странник заплатил за жизнь оленей.

Приступая к самой жуткой в моей жизни работе, я думал о контрабандистах, про которых миссис Тепович рассказывала Рэю в детстве. О том, как они сожгли лес и поля, какой страшной смертью умерли. И как вышло, что у нашей бабушки Эвви была своя версия случившегося, и почему леса и поля так быстро восстановились после пожара.

— А ту сказку про Старика — Ореховые кости тебе рассказала твоя бабушка Пол? — это было последнее, что я сказал Рэю. — В основном это правда, за исключением одной вещи. Наверное, она хотела преподать тебе урок и как следует напугать. Помнишь ту часть, где рассказывалось про кости, которые заменили ореховыми ветками? Это сделал не Лесной Странник… он хочет, чтобы мы принесли ему жертву.

Правда все это или нет, но в одном бабушка Эвви никогда бы не покривила душой: наш дед принимал участие в подобном судилище, когда был молодым и полным сил для того, чтобы легко управляться с литым железным молотом.

Я, как когда-то он, рассекал, резал на куски, дробил и втыкал, стараясь успеть до того, как последний отблеск осеннего солнца исчезнет с неба, и тот, кем я занимался, превратился в распятое чучело. Оно поблескивало, сочилось кровью и выглядело ужасно; впрочем, на войне я видел и кое-что пострашнее. Отступив назад, чтобы посмотреть на дело рук своих, я чуть не решил, что оглох, такая вокруг стояла тишина. Именно в этот момент до меня дошло, что бабушкина вера в меня была совсем не комплиментом.

Джина не смотрела и не слушала, все это время она пела Шай песни — все, которые могла вспомнить, — и готовила ее тело. Она положила Шай среди корней огромного дуба на ворох листьев и накрыла покрывалом из плюща. Никто не рассказывал ей, что нужно делать, но я был уверен, что она все делает правильно. Закончив, она завернулась в одеяло Шай, ее била дрожь. Я сходил в трейлер, смыл с себя кровь и держал Джину в объятьях, пока она не перестала плакать. Потом я сложил костер, поджег его, и мы стали ждать.

Мы просто надеялись и не пытались себе объяснить, почему зашуршали листья и зашевелились плети плюща, хотя никого рядом не было. Над костром, отбрасывая причудливые тени, взлетали языки пламени, и кто-то наблюдал за нами из темноты — такой огромный, что облака путались в его волосах, и такой маленький, что мог спрятаться в желуде. Лес покачивался в такт его спокойному мерному дыханию.

Сначала пошевелилась рука или, может, нога? Что-то точно пошевелилось, так непринужденно, так по-человечески и так необъяснимо. Я не слышал ее голоса восемь лет, но сразу же узнал его из-под листьев и веток. Мы с Джиной бросились разгребать эту кучу. В самой ее середине теплилась жизнь, и теперь мы могли дать волю слезам. Шай долго кашляла, металась и в панике царапала холодную землю, ее ноги были слишком слабыми, чтобы встать, а голос недостаточно сильным для крика. Я понял, что она вспомнила свою смерть восемь лет назад.