Емельян Аввакумов - Завещание вурдалака Страница 8

— Представляете, — откашлявшись, закинул удочку Павел, усаживаясь за столик и раскрывая меню, — не далее как в субботу ездил я на ту улицу, где как раз в тридцатые годы жила моя бабушка. Собственно, она и потом там жила, даже я какое-то время у нее гостил… Встретил там старичка. Удивительно занятный старичок оказался. Очень современный. Пытался меня уверить, будто бабушка моя тоже ведьма была.

Катя подняла на Павла глаза. Неожиданно взгляд ее сделался очень серьезным, даже немного испуганным.

— Извините, я, может, лезу не в свое дело… — осторожно проговорила девушка. — А фамилия вашей бабушки, случайно, не Карасева?

Настала очередь Павла вытаращиться на молоденькую библиотекаршу.

— Допустим, Карасева, — выдавил он наконец.

— Анна Антиповна?

— Она самая.

— Все ясно.

Вид у девушки стал такой, будто у нее резко пропал аппетит. Павел насторожился. Нет, все-таки не зря он остался в Глинске до понедельника. Как говорится, предчувствия его не обманули…

— Катя, странное дело… Как только я называю кому-нибудь бабушкину фамилию, все, словно сговорившись, принимаются, как бы точнее сказать… темнить, уходить от ответа. Чем моя родственница так прославилась? Мне говорили, она ничего плохого не делала. Людей лечила, парней привораживала… Отчего вы пугаетесь одного ее имени?

Катя выдержала паузу, словно собираясь с мыслями. Лицо ее приняло напряженное выражение.

— Понимаете, Павел, — наконец заговорила она, — дело не в вашей бабушке. Ее никто не винит в том… В общем, в том, что творится у нас, в Глинске. Она действительно была светлым, прекрасным человеком. Я читала ее дело. Знаете, скольких людей Карасева спасла от неминуемой гибели? Ни разу не ошиблась. Однако самый главный человек в ее жизни… вот он-то… из-за него это все.

— Вы имеете в виду моего деда? — предположил Павел.

— Да нет… тот человек… он к вам не имеет отношения.

— Тогда кто? Матвей?

— Вы его знали? — оживилась Катя.

— Слышал краем уха, — уклончиво ответил Павел. — Хотел бы узнать поподробнее. Может, у вас и на него личное дело есть?

— Есть.

— И вы его читали?

— Читала.

Павел не сводил с Кати глаз. Лицо девушки еще сильнее погрустнело, приобрело даже, можно сказать, какое-то трагическое выражение. Хороший физиономист, Ткачев понимал, что в ее поведении нет ни капли наигрыша. Катя говорила о чем-то, что представляло опасность. Точнее, представляет и сейчас.

— Давайте спокойно поедим, — решил сменить тему Павел. — Мне кажется, разговор, который я затеял, вам неприятен.

— Не то что неприятен… — протянула Катя, нетерпеливо покусывая нижнюю губу. — Просто Матвей Сабуров оказал на наш город огромное влияние. Можно сказать, что мы до сих пор расхлебываем то, что он натворил, вернувшись с войны.

— А он много натворил?

— Больше не бывает.

— И моя бабка, как я догадываюсь, в этом косвенно виновна? — подмигнул девушке Павел.

— Не совсем… — замялась Катя.

— Но если бы она его дождалась, все могло бы сложиться иначе?

— Д-да… То есть нет… То есть как она могла его дождаться, когда на Матвея пришла похоронка? Он вернулся, когда война давно закончилась, у вашей бабушки уже дочка довольно большая была.

— Вы так подробно знаете историю моей семьи, — улыбнулся Ткачев. — Вам не кажется, что это не случайно?

Рука Павла легла на скатерть, медленно двинулась в сторону Катиной. Чуть склоненная набок голова, выжидающая улыбка, доверительный взгляд… Скольких женщин ему удалось «обработать» и разговорить таким образом! Но в случае с Катей Сельцовой, похоже, номер не прошел. Девушка нетерпеливо заерзала на стуле, отодвинула ладонь, поджала губы.

— Думаю, никаких сверхъестественных причин в этом нет, — немного сухо отозвалась она. — Я пишу дипломную работу по послевоенной истории Глинска. Поэтому хорошо ориентируюсь в документах.

— Понял. Извините, — откинулся на спинку стула Павел. — Так вы хотели мне про Матвея рассказать…

— Матвей вернулся в начале пятидесятых. Выяснилось, что похоронку прислали ошибочно, дело по тем временам вполне обычное. В одном из боев его серьезно ранило. Сильная контузия. Матвей попал в плен, потом в концлагерь. Он точно бы погиб, но на него обратило внимание лагерное начальство.

— Чем же он их очаровал?

— После контузии у Матвея открылись удивительные способности. Может, сказалось долгое общение с вашей бабушкой, может, еще что… Он научился исцелять головную боль, усмирять нервные припадки. Наложением рук, что ли.

— Зачем немцам лечить головную боль наложением рук? — рассмеялся Павел. — У них хороших лекарств много. И во время войны армия прекрасно снабжалась медикаментами.

— Справедливо, — согласилась Катя. — Только надо учитывать специфику эпохи. В то время вся немецкая элита оккультизмом занималась. Собственно, у нацизма вся природа оккультная. Общество «Туле», «Аненербе», поиски Грааля, копья великого Зигфрида и так далее. Об этом много сейчас написано… Наверное, читали?

— Случалось, — ответил Павел, из осторожности поскромничав: дело в том, что в Ордене им на эту тему преподавали специальный курс.

— Ну вот. Значит, помните, что алхимия и черная магия также входили в круг интересов верхушки Третьего рейха. Так что мигрени Матвей лечил недолго. Как-то в их лагерь приехал большой чин. Не кто-нибудь, а сам полковник СС Вольфрам Сивере, генеральный директор научного института «Аненербе», один из тех, кто был казнен позже по приговору Нюрнбергского суда. Перед казнью ему дали возможность вознести тайные молитвы. Отдав свой долг неведомому культу? Сивере хладнокровнейшим образом сунул голову в петлю. Многие полагали, что он вообще не человек. Так вот, именно Сивере забрал Матвея из лагеря с собой, предварительно подвергнув его каким-то изуверским испытаниям. Для чего Сабуров был ему нужен, неизвестно. С того момента следы Матвея теряются. Был ли он у Сиверса до конца войны или переходил к кому-то еще, чем занимался — тайна, покрытая мраком. Но выучился, судя по всему, многому…

— Почему вы так думаете?

— Есть причины. Когда советские части вошли в Германию, Матвею скрыться не удалось, хотя он наверняка пытался это сделать. Во время бомбежки Сабуров был тяжело ранен. Раненого его наши и подобрали.

— Погодите, кажется, я догадываюсь, что было дальше, — подался вперед Павел. — В числе прочих военнопленных его этапировали в СССР?

— Естественно. Потом долго разбирались — кто таков, зачем сдался в плен, почему не пытался бежать… Обычная история. В деле есть протоколы допросов Матвея. Следователь отмечает, что подсудимый упорно молчал, точнее, повторял одно и то же: работал в подсобном хозяйстве у немцев, пас скот, выращивал пшеницу. Дали ему в итоге десять лет — стандартная норма. Отсидел он из них семь, попал под амнистию. На зоне известной личностью был. Его не только заключенные, но и начальство побаивалось. В уголовные авторитеты, правда, не выбился, потому что к этому и не стремился, урок презирал. В пятьдесят третьем великий вождь и учитель умер, и Матвей вернулся в Глинск совершенно другим человеком. Ничего общего с тем, прошлым, Матвеем у него не было. Если что и осталось в нем светлого, человеческого, так это любовь, или, скорее, воспоминание о любви к Карасевой. Пришел, а у нее дочь растет, замужем побывала, хоть и недолго. Матвей к ней попытался пристроиться, да только ничего не вышло. Неизвестно, что между ними произошло, — одни говорят, ссора, другие утверждают, что она его выгнала, едва на пороге увидала… В общем, Матвей дом продал и переехал куда-то за город. Только, похоже, бабушка ваша его раскусила.