Елена Гладышева - Проклятье на последнем вздохе или Underground Страница 9

Она получше запахнула ворот телогрейки. Накануне сильно похолодало. Сковавшую морозом непролазную, грязь припорошило снегом и идти стало ловчее. Но острый ледяной ветер бил в лицо жёсткой снежной крупой. На улице было безлюдно. Лишь свистел ветер, да позади слышался негромкий скрип первого снега под чьими — то ногами.

В небе послышался нарастающий гул приближающихся самолётов. Наталья в страхе ускорила шаг. Усиливающийся ветер подталкивал её в спину, будто нарочно подгонял. Скрип снега позади усилился и Наталью обогнала укутанная в клетчатую шаль, незнакомая женщина. Возможно к кому — то на их улице опять подселили эвакуированных или беженцев.

Не успела Наталья разглядеть её, как вдруг где — то на самой окраине поселка в ярком всполохе света, в столбе густого дыма с грохотом взлетела в воздух черная земля.

— Немцы бомбят! — забыв об усталости, Наталья в ужасе побежала к своему дому. — Там дети! А она тут!

Ей казалось, что она летит быстрее своих, заплетающихся от усталости, ног.

Ещё два мощных взрыва прогремели где — то вблизи железнодорожной станции, когда Наталья уже была дома. Она с тревогой оглядела, заклеенные бумажным крестом, окна — не вылетело ли где стекло.

Покормив и уложив спать детей, Наталья сморилась и сама. Она даже не сразу услышала, как уставший, с черным лицом Александр ночью пришел домой. От него сильно несло живым самогоном.

Хотя Александр и был ростом с Наталью, но, глядя в его холодноватые глаза и натруженные рабочие руки, обычно сжатые в огромные кулаки, она чаще предпочитала мужу не перечить, а молча проглатывать все обиды, какими горькими они бы не были.

— Праздник что ли отмечали? — осторожно поинтересовалась Наталья, ставя перед мужем миску с несколькими, вареными в мундире, картофелинами.

— Шагова поминали, — выдохнул Александр. — Разбомбили их сегодня вместе с паровозом недалеко от станции.

Он сам ещё не мог поверить, что проходя мимо дома Шаговых, он больше никогда не поздоровается с Виктором, не потолкует с ним ни о чём, не прикурит у него самокрутку.

— Господи, Витьку что ли? — запричитала, расстроившаяся, Наталья. — Ведь двое ребят осталось! Что ж такое творится! Когда же уже этих проклятых немцев погонят?

— Не знаю, — глухо отозвался Александр. — Погоди, погонят. И побегут ещё, аж до самой ихней Германии!

Аппетита у него не было. Наверно с расстройства.

Наталья долго ворочалась в кровати. Александр заснул, лёжа на спине и уже захрапел, как всегда, когда бывал во хмелю. А Наталья сейчас ни за какие коврижки не променяла бы этот храп ни на какую музыку. Она с нежностью прижалась к Александру и осторожно погладила сильно испещрённую угольной пылью щёку мужа.

— Ты, только живи, — молила она его.

Муж что — то проворчал во сне и смачно чихнул.

7

— Наталья, ну — ка, поди — ка сюда, — поманил Наталью дед Кузьма Пчелинцев, отец продавщицы из продуктового магазина и по совместительству — сосед Тимофея. Щурясь от яркого солнца и сверкающего, засыпавшего всё вокруг снега, он заговорщицки о чём — то шушукался с Лизаветой, оперевшись на её притворённую калитку.

Небольшого росточка, щупленький, на фоне высокой, пышногрудой Лизаветы дед сошёл бы за подростка, если бы не глубокие морщины, избороздившие всё его лицо, да жидкая, седая бородёнка.

Наталья смерила Лизавету презрительным взглядом. Уж очень не к лицу солдатке надевать красную, с большими цветами шаль. Она уже не раз видела из своего окна, как от соседки по утрам выходили незнакомые мужики.

— Муж на войне кровушку свою проливает, а она без него тут шашни заводит, — делилась Наталья своим негодованием с мужем. Но Александр молчал, будто не слышал, а может и не хотел слышать.

— Наталья, ты чего чураиси нашей компании, аль мы рылом не вышли? — дед хитро скосил на насупленную Наталью свои подслеповатые, бесцветные глаза.

— Да иду я, дед, — нехотя повернула в их сторону Наталья, подумав про себя: да не очень вы мне и нужны — то были!

— На — ка вот возьми деткам своим сахарку, — дед Кузьма быстро сунул Наталье в карман, смятый бумажный кулечек. — Это я у дочи своей экспроприировал. Ей все одно не в коня корм. Жреть, жреть, а всё худая как вобла. Видать кишка у ней сильно прямая.

— Бери, — посоветовала Лизавета, блистая белозубой улыбкой. — Пользуйся моментом, пока дед на свою дочу зол, за то, что она в одну харю бутылку водки выхлестала.

Сама она видно не раз пользовалась такими моментами без зазрения совести.

— Спасибо, дед. Добрый ты. Дай бог тебе здоровья и долгие годы, — расчувствовалась Наталья. — А саму — то на завтра что осталось?

— Эй, милая, завтра будет день и будет пища: попищим, попищим, да и спать ляжем.

— Ладно тебе, дед, не гневи бога! — хмыкнула Лизавета. — Пока Аська твоя в магазине работает, вам грех пищать!

— Вот я и говорю, — дед заметил свою бабку, наблюдавшую за ним в окно. — Пока я тут по тебе сохну, бабка моя в избе кашу трескает, аж отсудова слышно, как у ней за ушами пищит!

Довольная таким вниманием Лизавета весело рассмеялась, а бабка в окне подслеповато прищурила глаза, пытаясь разглядеть причину её веселья.

Наталье даже стало немного неловко и она, ещё раз поблагодарив деда, повернулась было к своей калитке.

— И тебе, девонька, не хворать, — гордо разулыбался ей в след дед почти беззубым ртом. Дома — то, поди, его не очень ценили, а доброе слово оно и кошке приятно. И настроения у деда заметно прибавилось.

— Ой, а кудай — то я собирался итить? Запамятовал чтой — то, — раздухорился дед Кузьма, — Никак к тебе, Лизавета, хотел зайтить?

— Ох и насмешник ты, дед, — подыграла ему Лизавета, бессовестно строя деду глазки и кокетливо кутаясь в свой цветастый полушалок.

— Плохо ж ты меня знаешь. Я ж к тебе на полном серьёзе, — продолжал ёрничать дед.

— Погоди, вернется мой Тимофей и задаст тебе по первое число, — шутя, пригрозила Лизавета деду.

Услышав угрозу Лизаветы, Наталья остановилась возле своей калитки и усмехнулась, хотя сейчас ей было не слишком весело.

— Ой, ой, он всё одно не поверит, что такая краля без его никого не охмурила, — подмигнул дед Наталье. — Верно я толкую?

А Тимофей слегка ослеплённый, нависшими над окопом, грозными отполированными гусеницами немецкого танка, в тот момент вспомнил Лизавету, её красную шаль и обворожительную лукавую улыбку. И ещё он понял, что этот проклятый танк, перевалившись через его окоп, попёр к Лизавете и к его детям. Дальше его остановить было уже некому.