Масако Бандо - Остров мертвых Страница 9

Дверь на веранду была приоткрыта. В саду противно квакали лягушки. Дымок курительницы от комаров сизым кольцом опоясывал комнату.

Хинако разбирала вещи в притихшем доме. Она не знала, сколько времени пробудет в деревне, и, лишь увидев невероятное количество одежды, которое впопыхах прихватила с собой, поняла, как хотела сбежать.

Сбежать от телефона, снова и снова с пронзительным звоном врывающегося в ее жизнь. От сплетен и пересудов. От нестерпимой душевной боли. От вечных волнений за свое завтра.

Не могла же она так выдохнуться от одного только рисования? Ах, если бы можно было прожить жизнь, рисуя на бумаге те чувства, что не выразить словами. Увы. Жить в большом городе — значит вить собственное гнездо за невидимой прочной нитью, отгораживающей людей друг от друга. Силы Хинако иссякли; она уже не могла, подобно пауку, бесконечно вырабатывать эту нить из собственной слюны. Тонкая слабая ниточка почти пересохла.

Именно в этот момент родители обратились к ней за советом: что делать с домом? Продать или оставить? В принципе, его можно обновить, перестроить. В общем, решить предстояло Хинако.

Еще совсем недавно девушка и представить себе не могла, что она, загруженная до предела модная художница, отправится в несусветную даль, на Сикоку, затем лишь, чтобы взглянуть на старый дом. Однако в ту минуту ей вдруг так захотелось оказаться как можно дальше от Токио, что она ухватилась за эту поездку, словно за спасительную соломинку. Ей безумно, неистово, яростно хотелось сбежать от Тору Савады.

Тору. От одной мысли о нем ныла душа. Только теперь она поняла, что их отношения, от первой секунды до последней, были лишь хрупким замком на песке. Она даже не рискнула бы назвать выстроенную ими конструкцию отношениями. Разве были они по-настоящему близки?

Разбирая вещи, Хинако нащупала на дне сумки плоский шершавый предмет. Альбом для набросков. Хинако расхохоталась. Нет, она не была бы Хинако Мёдзин, если бы не захватила работу даже сюда!

По-настоящему Хинако увлеклась рисованием в средней школе. В префектуре Сайтама, куда они переехали с родителями, был школьный кружок рисования. После уроков она часами просиживала у мольберта, пытаясь оживить на бумаге мертвые гипсовые скульптуры. Поначалу рисунок напоминал лишь безвольную тень, и все же эта тень была пропущена сквозь взгляд и душу Хинако.

После долгих лет мучительного безмолвия Хинако наконец-то обрела способ выражать свои чувства. Она постепенно распрямлялась, выпрастывая тело из-под тесного панциря.

Со второй попытки ей удалось поступить на отделение графики и дизайна в художественный университет, и вот желанный диплом иллюстратора уже в кармане. Однако затем она снова оказалась в вакууме. Ее работы не хотели покупать. Заказов почти не было.

Самое ужасное, что дело было вовсе не в работах. Выразительность и мастерство рисунка не вызывали сомнения, вот только самой Хинако никак не удавалось найти общий язык с заказчиками. Девушка старалась быть искренней — ее считали излишне прямолинейной. Подбирала доброжелательные слова — они звучали насмешкой и отпугивали заказчиков.

Именно тогда Хинако впервые поняла, как сильно зависит успех от умения строить отношения с людьми. В детстве она набивала шишки, натыкаясь на стену внутри себя. Став взрослой, она стала натыкаться на стены снаружи, и это оказалось гораздо больнее.

Бесконечно одинокая в огромном городе, почти без друзей, Хинако едва перебивалась с хлеба на воду крошечными иллюстрациями для безвестных журналов и унылых корпоративных вестников. Именно тогда на горизонте ее жалкой жизни возник Тору Савада, блестящий продюсер крупнейшего рекламного агентства. Он сделал Хинако заказ, определивший всю ее дальнейшую судьбу. Именно тогда Хинако состоялась как профессионал.

Тору с удовольствием напоминал ей об этом обстоятельстве.

«Своим существованием ты обязана мне», — кричал каждый его жест, каждый взгляд.

Хинако в задумчивости уселась на пол. На татами, задрав тонкие лапки, лежал одурманенный дымом курительницы комар. Свет из комнаты мягко струился на веранду, переплетаясь с сиянием луны и образуя причудливо трепещущее пятно.

Итак, что мы имеем в итоге?

У нее есть довольно успешная работа, насыщенная светская жизнь. Она самостоятельна и благополучна и давно позабыла, что такое нужда. От заказчиков нет отбоя. Уютная студия на восемнадцатом этаже столичного небоскреба служит ей одновременно и мастерской, и жилищем.

Ее существование — настоящий спектакль о городской жизни, обставленный самыми модными и изысканными декорациями. Тору тоже часть этой городской жизни, часть антуража. Это был его выбор — он считал, что они должны стать частью декораций друг друга. Именно так. С самой первой минуты их отношений Тору воспринимал Хинако как часть собственной жизни, а вовсе не частицу себя.

Таким уж он был, Тору Савада — удачливый продюсер гигантского рекламного холдинга, любимец женщин, баловень судьбы. Убежденный холостяк, нуждающийся в близкой по духу необременительной подруге. На роль подруги он пригласил Хинако. В общем-то жизнь его не могла не восхищать своеобразной гармонией и совершенством: деньги, работа, женщины — ни отнять, ни прибавить.

В воображении Хинако они с Тору представали двумя зеркальными отражениями, двумя правильными сферами, двумя мячами, которые весело катятся друг за другом, но никогда не сольются воедино, потому что шар — это уже идеальная, законченная и единственно возможная форма. Осознанно или подсознательно, но оба они стремились к таким отношениям, которые не нарушали бы их правильных округлых мирков.

Они искали отношений, в принципе не способных соединить в единое целое взрослых мужчину и женщину, — необременительных встреч пару раз в неделю, ненавязчивых объятий. За современными прогрессивными фразами крылась бесконечная, невыразимая пустота — и еще похоть, обычная животная похоть.

Самое удивительное, что до последнего времени Хинако ни о чем таком не думала. Она поняла, до чего нелепо все происходящее между ними, совершенно неожиданно. Этому не предшествовали никакие особые события, ссоры, обиды. Разве что, глядя в зеркало, она стала замечать, что кожа теряет былую упругость, а под глазами залегли тени.

Время неотвратимо кралось за ней след в след, насмешливо дышало в спину. Иногда ей хотелось оглянуться — настолько отчетливо она слышала его вкрадчивые шаги.

Именно тогда она впервые почувствовала, что их отношения бессмысленны. Да, конечно, у тебя ничего не могут отобрать, но ведь и дать тоже ничего не могут.