Клари Ботонд - Любовники старой девы Страница 9

Он поднял ее на руки, упиваясь легкостью ее полудетского тела, впивая нежный аромат ее волос. Розовые бутоны приоткрывшихся губ манили к бесчисленным поцелуям, но он не давал себе воли. Эти мучительные, до содроганий, до боли, ощущения, когда оттягиваешь блаженство. О! в этом таится бездна удовольствия! Перейдя за грань мальчишества, обретя мужскую зрелость, он перестал быть нетерпеливым, осознал сладость нарочитого промедления.

Девочка восприняла его страсть, заразилась ею, как внезапной болезнью. Но она еще не знала терпения, свойственного зрелости. И вот, с детской нетерпеливостью она уже царапала его щеки тонкими ноготками, уже кусала его темные крупно-выпуклые губы, уже вцеплялась в душистую черную бороду.

На постели он покрыл ее хрупкое тело горячими поцелуями. О, наконец-то! Она всхлипывала совсем по-ребячьи. Она училась ответным поцелуям. Гибкий его язык скользнул в ее детский рот, она застонала, не сознавая, больно ей или сладостно.

— О-о! О-о!

Но вот небывалая боль пронзила междуножье. И чем больнее и острее делалась эта боль, тем желаннее она делалась!

О, сладостная, чудесная, чудесная боль!

Он, содрогаясь всем телом, ощущал одоление преграды.

Глубже, глубже!

Он тоже вскрикнул.

Наслаждение было полным, единым, взаимным!

Затем пришло расслабление. Юное тело девочки доверчиво прильнуло к его мускулистому мужскому телу. Легкое дыхание возвестило о сне усталой любовницы. Она уснула крепким детским сном.

Удовлетворенный Жигмонт тихо размышлял.

«Что всё это значило? Конечно, похоже на тот случай с матерью! — на мгновение ему стало противно. — Значит, он материализует то, что хранится в моей памяти! Но зачем? Что ему нужно? Убить меня? Но какая ему от этого польза? Что ему в моей смерти? Быть может, он испытывает меня? Но для чего? Дружба? Не знаю. Вряд ли я захочу иметь другом волшебника! Ученичество? Ему нужен такой человек, как я, не слабый духом и телом! Но я не пойду в ученики к чародею! Будь я зеленым мальчишкой, я бы еще подумал, а теперь, в зрелые мужские годы, нет, не пойду!»

Он ощутил голод. Вспомнил о вкусных яствах на столе. Хорошо бы выпить вина.

Жигмонт осторожно высвободился из объятий девочки, бережно укрыл ее покрывалом. Поднял брошенную в беспорядке одежду, оделся. Натянул сапоги. Он чувствовал себя в безопасности, но на всякий случай прикрепил к поясу меч, проверил, при нем ли кинжал. Приподнял и снова опустил полог. И уже собрался подойти к столу. Но замер, не в силах шевельнуться, не в силах вскрикнуть. На это раз волшебнику удалось по-настоящему испугать и потрясти своего гостя.

Жигмонт бессмысленно смотрел прямо перед собой. Он почувствовал, что губы его невольно и неприятно подрагивают.

Вот сейчас из горла вырвется вопль, позорный знак страха.

Жигмонт взял себя в руки. Глотнул слюну.

Человек, сидевший на подушке у стола, отставил золотой бокал, из которого пил, и посмотрел на Жигмонта.

Жигмонт посмотрел на Жигмонта. Потому что человек, сидевший на подушке и пивший вино, был Жигмонтом.

Остановившийся у полога Жигмонт узнал себя. Да, это он! Никакое зеркало не могло бы скопировать его точнее, не говоря уже о портретах и скульптурах! Это он!

Сидевший у стола любезно поздоровался с Жигмонтом, назвав его по имени, он говорил на родном языке Жигмонта.

Жигмонт ответил, не называя своего двойника своим именем. Затем решительно приблизился к столу, опустился на подушку, взял один из бокалов, налил себе вина, прикусил яблоко.

Но, конечно, на душе у него было неспокойно.

«Кому не случалось порою часами беседовать с самим собой? Даже как бы спорить при этом, обвинять и осуждать самого себя! Но это беседы и споры с чем-то бестелесным, бесплотным и потому послушным, не имеющим собственных желаний. Но вот он, мой двойник во плоти! Впрочем, кто из нас чей двойник? — Жигмонт мотнул головой, стряхивая наваждение. — К чему эти бесплодные умствования? Я знаю, что это я! А этот человек, сидящий напротив меня и в точности повторяющий мой облик, всего лишь наваждение! А, может быть, это сам волшебник? Надо признать, кое-чего ему удалось добиться! Я изумлен! Пожалуй, я даже был испуган! Что же дальше? Но пока надо поесть!»

Еда и питье в этой комнате были такими же, как на поляне, таяли во рту, не оставляя следов.

«Наваждение! Одно лишь наваждение!»

Оба Жигмонта ели и пили в молчании.

ГЛАВА 11

Двойник вынул из-за пазухи тонкий платок и утерся. Жигмонт узнал свой платок.

Двойник улыбнулся смешливо. Жигмонт узнал свою улыбку. Улыбка была хороша. Человек, который так улыбается, не предаст.

«Да, ни малейшего различия! Я — это он! Он — это я! Но зачем? Зачем?»

— Ты давно здесь? — спросил двойник.

— А ты?

— Можно сказать, что недавно!

— Как ты попал сюда? — Жигмонту сделалось любопытно — что же расскажет о себе его двойник.

— Я остановился в небольшом кабачке. Перекусил, отдохнул. Там еще был слуга, забавный малый. Он провел ко мне женщину с письмом, а сам пристроился подслушивать наш с ней разговор! — Двойник хохотнул. — Ну и поплатился опухшей физиономией! Здорово его хлопнуло дверью! Женщина назначила мне встречу у Северных ворот. Давешний слуга привел моего коня. Мы с ней доехали до каких-то развалин. Она вызвалась обиходить лошадей, а мне дала ключи. За железной дверью меня ждал темный переход. За медной я прикончил льва. За серебряной дверью чудовище прикинулось моей матерью — при этих словах двойника Жигмонт вздрогнул. — Ну а дальше была золотая дверь. Вхожу — никого! Сел к столу, вдруг из-за полога выходишь ты! Но ведь ты — мой двойник!

— Скорее, ты — мой двойник! — невольно вырвалось у Жигмонта. В душе нарастало ощущение, что этот человек — не он, что этот человек — враждебен!

— О нет! Я — это я! Я хорошо знаю себя! А вот ты появляешься впервые! Хотел бы я знать, откуда ты взялся?

— Но если мы повторяем друг друга, — начал Жигмонт. — Если мы — двойники, тогда откуда у меня это ощущение твоей враждебности мне?! А ты не испытываешь ничего подобного?

— Я не нахожу в этом ничего удивительного! Ведь каждый из нас — сам по себе! У каждого — свое тело, свои желания!

— Но ведь это одни и те же стремления, одни и те же общие желания! — воскликнул Жигмонт.

— Но в таком случае мы тем более можем мешать друг другу! Например, мне хочется съесть вон то яблоко! А тебя разве не влечет к нему? Оно такое спелое, нежно-алое!

— Да, — немного помолчав, ответил Жигмонт. — Мне тоже хочется съесть это яблоко! Но я… — он примолк, затем решительно произнес: — Я уступаю это яблоко тебе! Ешь!