Игорь Кром - Мемориал Страница 9

Фёдор завёл пилу.

Мы затаили дыхание.

Костя присел на корточки около самой берёзы.

— ОТОЙДИ, — сказал я ему. — ЕЩЁ ТЕБЯ ЗАДЕНЕТ…

Костя послушался, а я лишь тогда понял, что он сидел не просто так. Он смотрел на разрез. Он хотел предупредить Фёдора, как только щель начнёт расширяться. Я решил сам исправить свою ошибку и занял Костино место.

А из поднебесья уже пикировал злой кладбищенский ветер.

Разрез ещё и не шелохнулся, когда над головой что-то хрустнуло. Я взглянул наверх и увидел, что махина ствола шевельнулась.

— Убегай! — хотел я крикнуть Фёдору, но слова застряли в горле, и я лишь закашлялся.

Берёза сорвалась с места и прыгнула вперёд метра на три. Фёдор ласточкой нырнул под обваливающийся баобаб, и опередил его лишь на мгновение. Громадина рухнула буквально на волосок от его пятки, да, впрочем, и от меня. Сила удара была такова, что на соседних могилах подпрыгнули камни.

А вот про пилу Фёдор забыл. И пока он стремился унять свои дрожащие коленки, мы с грустью рассматривали то, что от неё осталось.

Восстановлению это не подлежало.

Эта пила стоила двадцать шесть тысяч, и чтобы их отработать, нам четверым придётся трудиться около месяца. ТЕБЕ БУДЕТ ДОСТАТОЧНО ОДНОГО РАЗА, ЗМЕЁНЫШ. И раньше этого срока бросить работу на кладбище не удастся.

Так нам отомстил старый тополь.

Весь оставшийся день у меня ужасно болела голова. Мысли путались, чужие пугали меня своей неожиданностью и злобой, а свои разбегались, как крысы с тонущего корабля. Я нервничал и вздрагивал от малейшего шороха, так что даже Бабушка заметила, что я плохо выгляжу. Света предложила мне лечь поспать. Такая перспектива привела меня в ужас — мне до сих пор ещё мерещилась кровь на руках, а в ушах гремел дьявольский смех.

Сергей с Фёдором съездили в контору и рассказали о случившемся. Бензопилу нам дали другую, старую. Деньги, естественно, с нас вычтут. Фёдора перевели обратно на Смоленское, решив, что мы лучше справимся без него. Вопрос о трактористе, таким образом, оказался вновь открытым. На работу договорились выйти послезавтра. Ночь я провел в кресле с наушниками на голове. Я выбирал записи самые жёсткие, в стиле «грайнд-кор». Такая музыка совершенно подавляла мысли. Как свои, так и чужие.

Утром же я решил съездить в Институт проконсультироваться насчет диплома. Старая знакомая — белая кошка — проводила меня своим синим взглядом. Она сидела на этот раз под скамейкой и пожирала голубя. Из точёной маленькой пасти клочками падала красная пена.

Моего преподавателя не оказалось на месте. Пришлось ни с чем возвращаться домой. К несчастью, в эти поздние утренние часы в расписании электричек был перерыв, и мне пришлось ехать на метро.

В ожидании поезда я стоял и смотрел в оскаленную пасть тоннеля. Внезапно к горлу снова подкатила тошнота, по голове разлилась пульсирующая боль и хлынула сверху вниз стремительным водопадом. В животе начались спазмы. Ноги подкосились, и я стал медленно оседать на колени. Гула подъезжающего поезда я не услышал, лишь взглянул на него из последних сил. Машинист был в чёрном плаще, широкополая шляпа почти закрывала лицо. Я разглядел только его левый глаз, и был он абсолютно чёрен, и эта чернота выплеснулась из него мутным мрачным потоком и захлестнула меня с головой…

Их было трое — разводящий и двое часовых. Два желторотых бойца и старый хромой сержант. Что поделать, если все на фронте… От этих там не много проку, а кто-то же должен остаться в городе!

Если бы это зависело от меня, то я для внутренней службы отобрал бы самых надёжных людей, способных противостоять диверсиям. Но командование распорядилось по-другому.

Что ж, это лишь облегчало мою задачу.

Итак, их было трое, а у меня оставалось всего-навсего четырнадцать минут.

— Ускорьте шаг, сержант! — приказал я. Он не ответил, но по его свистящему дыханию чувствовалось, что быстрый темп отнюдь не доставляет ему удовольствия.

Отпущенное время сократилось почти вдвое, когда луч фонарика сержанта нащупал калитку во внешнем заборе из колючей проволоки. Лязгнул замок. Моя правая рука коснулась холодной рукоятки браунинга.

Часовой первого поста прогуливался где-то по периметру, образованному двумя рядами колючки. Тёмные силуэты ангаров высились за внутренним ограждением.

Часовой, ясно, услышал лязг замка и увидел пляшущий луч фонарика. Наверняка он сообразил, что так неосмотрительно может себя вести только проверяющий. Поэтому во властном окрике, раздавшемся из темноты, преобладало не столько напряжённое внимание, сколько самодовольство.

— Стой, кто идёт!

— Разводящий, — процедил сквозь зубы сержант. Он был очень зол — на меня, на погоду, на свою изувеченную в боях ногу. На педантичного часового, который (видит — свои!) позволяет себе поступать по Уставу — буква в букву.

— Осветить лицо!

— Вот дурак, — возмутился сержант. — Да я это, я! — Но распоряжение юнца выполнил.

— Разводящий ко мне, остальные на месте!

«Остальные» всё же не остались у входа, а медленно приближались вслед за сержантом к часовому. Но он, совсем ещё мальчишка, не замечал этого, увлёкшись докладом. «За время несения службы происшествий не случилось…»

Сержант выключил фонарик. Я совершенно бесшумно скользнул в сторону. Два неясных силуэта маячили впереди и справа.

— Проверяющий капитан Кряжко, — сержант махнул рукой туда, где только что был я.

Наверное, он прищурился, вглядываясь во мрак. Впрочем, не знаю. Не видел.

— ПАФФ! — почти бесшумно вылетела пуля из браунинга. Спина сержанта прогнулась, и он повалился на часового.

— Ой… — сказал часовой.

— ПАФФ! ПАФФ! — Его сначала откинуло вбок, затем назад. Ещё секунда — и оба тела распластались по земле.

Я улыбнулся. Как всегда накатило приятное возбуждение.

Оставалось четыре минуты.

Я заспешил на второй пост. Тамошнего часового видно не было. У границы постов я присел на корточки, привалившись спиной к столбику забора, и свернул самокрутку. Едва запах дыма распространился вокруг, как неподалёку раздался окрик:

— Эй, Саня, дай табачка!

— Иди, отсыплю, — сквозь кашель отозвался я. Многие кашляют, сделав первую затяжку, поэтому мой голос не показался ему странным.

Увидев, а, точнее, угадав движение в мою сторону, я трижды выстрелил. Солдат сдавленно вскрикнул и упал на четвереньки. Я же, напротив, вскочил и подбежал к нему. На спине расплывалось тёмное пятно, значит, одна из пуль прошла навылет. Но он был жив, и пальцы его царапали землю.