Коллектив авторов - Страхослов (сборник) Страница 9

…Гиньоль, во всей своей безумной славе. Глаза в прорезях недвижимой маски живо поблескивают.

– Кое-какие разногласия с concierge[62] улажены! – пронзительно крикнул он.

Особое звучание голоса – грубое, визгливое – достигалось специальным инструментом, пищиком, который использовался и в шоу Джуди и Панча. Ходили слухи, что Гиньоль, вернее, актер, скрывавшийся за этой маской, хирургически встроил в свой речевой аппарат этот инструмент – иначе во время выступления он мог бы проглотить пищик и подавиться. Его смех звучал так, словно сами демоны преисподней прочищали горло.

Представление, по сути, еще не успело начаться, а костюм Гиньоля уже был залит кровью.

– Приветствую вас в Театре Ужасов, друзья мои. Нам многое предстоит показать вам. В конце концов, наше представление создавалось с образовательной целью. Мы научим вас тому, что мир полон жестокости и дикости. Если увиденное испугает, огорчит и ужаснет вас, просто скажите себе, что это лишь игра, надувательство. Если же вам станет скучно или вы ощутите уныние, скажите себе, что все это – настоящее. Вы никогда не видели мою concierge, и теперь вам уже поздно знакомиться с ней. Возможно, вы никогда ее и не увидите… Я всегда могу найти ей замену. Может быть, мы нанимаем отчаявшихся madams и забиваем их до смерти каждую ночь, а по средам и субботам – еще и утром. Многие говорят, что отдали бы жизнь за шанс выйти на сцену… И если бы мы не исполнили это желание, то не сделало ли бы это нас бессердечными?

Конечно, на нем была маска. И если казалось, что выражение его лица изменяется, то все дело было в игре теней и света рампы. Но иллюзия живого лица была довольно жуткой.

Гиньоль был третьей маской театра, нахально втиснувшейся между печальным ликом Трагедии и смеющейся Комедией.

Злорадный лик Ужаса.

Месье Эрик, чей голос доносился из-за сцены, повествуя о дивной музыке, тоже носил маску. Может быть, все это расследование, по сути, сводится к распре между двумя личинами? Чудовища Парижа соревнуются за титул Короля Маскарада?

Если отправить статью в «Газетт», эта фраза может послужить заголовком. Тем не менее Кэйт обязана была хранить молчание о том, что узнает в ходе своей работы в организации. Неразумно было бы нарушать условия, выставленные ее временным работодателем.

Рабочие сцены унесли вялое, кровоточащее тело привратницы – судя по тому, как оно изогнулось, оно больше напоминало настоящий труп, а не куклу.

В списке пропавших без вести было несколько женщин подходящего возраста, которые могли бы исполнить роль привратницы. Тем не менее нужно быть безумцем, притом до крайности наглым, чтобы совершать такие преступления при заплативших за развлечение свидетелях. Наверное, речь шла о каком-то фокусе, который Кэйт пока не удалось разгадать.

Гиньоль уселся на краешке сцены и мило болтал с первым рядом, советуя зрителям, как отмыть кровавые пятна, и отпуская комплименты – мол, какие очаровательные шляпы, и глаза, и шеи. Он медленно повернул голову – в маске смотрелось это весьма пугающе – и, взглянув на Клару Ватсон в ложе, послал ей воздушный поцелуй. Подхватился на ноги, проделал изящный пируэт и завершил свой кровавый номер глубоким поклоном.

Неужели этот клоун знал об Ангелах? Кэйт не представляла, как бы он мог узнать о них. Наверное, этим жестом он просто хотел проявить уважение к тем, кто купил самые дорогие билеты в зале.

– А теперь, хе-хе-хе, перейдем к самой сути дела… или сути тела?

На авансцену спустили зарешеченные железные клетки, почти во всех сидело по измученному человеку. Клетки были отделаны шипами. Звенели цепи, звучали стоны, струилась кровь.

Гиньоль начал новый номер словами:

– Давным-давно, в подземельях Кадиса…

Высокие фигуры в черных балахонах с остроконечными капюшонами выволокли на сцену юношу – он был раздет до пояса, и его торс поблескивал – и белокурую девушку в белоснежной сорочке…

…к этому моменту Кэйт уже понимала, как работает Театр Ужасов. Если ты увидел на сцене что-то белое, вскоре оно окропится красным.

– …плелся заговор, – продолжал Гиньоль. – Богатая молодая сирота, верный возлюбленный, жестокий дядя, занимающий высокий пост, ложное обвинение, обещанное служителям церкви вознаграждение – в том случае, если будет получено признание. Эта драма нашла отражение во многих пьесах. Много было пересудов и перетолков. Но мы поняли, что вникать в эту историю – сущее расточительство. Правда, какое вам дело до того, перешли ли золотые монеты из наследства невинной девушки в карманы иссушенных старостью священников? Мы отказались от показа преамбулы, поскольку прекрасно понимаем: вы хотите увидеть эту сцену, кульминацию, как можно быстрее. И потому наше представление начинается с кульминации, а потом…

Юношу и девушку затолкали в клетки и приподняли над сценой. Девушка истошно кричала. Юноша держался отважно, как и подобало мужчине. Под висящими клетками расстелили вощеную ткань.

На сцену выкатили жаровни с раскаленными углями. Затем вышел огромный мордоворот с бритой головой. На нем был длинный передник. Повязка на глазу не полностью закрывала уродливый шрам, занимавший треть его лица. Зал огласился криками «Браво, Морфо!»[63]. Похоже, популярный актер. Морфо ухмыльнулся, наслаждаясь аплодисментами. Затем он расстелил на столе клеенчатый сверток, гордо демонстрируя множество острых, крючкообразных, изогнутых, колючих приспособлений. Подхватив отброшенную Гиньолем гнутую кочергу, он резким движением выпрямил ее – к ликованию публики – и положил на жаровню.

Возможно, этот громила и главный актер враждуют? В театре такое бывает. Морфо не было на афишах, но у него были верные почитатели.

– Кого будем пытать первым? – осведомился у публики Гиньоль. – Дона Бартоломео или прелестную Изабеллу?

– Наподдай этой шлюхе! – крикнул кто-то из партера. – Наподдай всем шлюхам!

– Нет, вначале вспори брюхо парню, этому красавчику! – Голос был женский. Не Клара, но кто-то со сходными вкусами. – Давайте полюбуемся его кишками!

– Да какого черта, задай жару им обоим!

Зрители участвовали в представлении, как на шоу Джуди и Панча, только тут звучали голоса взрослых.

Актеры в клетках выглядели по-настоящему испуганными. Они ничуть не переигрывали. Согласно программке, роли Изабеллы и дона Бартоломео исполняли актеры с псевдонимами Берма[64] и Фрозо[65]. Мало кто в этом театре решался озвучить свои настоящие имена. Актрисы из кабаре «Мулен Руж» и «Ша Нуар» поступали так же.

Морфо снял с жаровни раскаленную кочергу и ткнул ею в мозолистую ногу одного из актеров второго плана в клетках. Мужчина завопил. Claqueurs[66] принялись насмехаться над ним, передразнивая крики боли. Никто на сцене Театра Ужасов не мог испугать Кэйт больше, чем его публика.